Горькая полынь моей памяти

  – Покажи, – спокойно произнёс Равиль, обращаясь к жене. – Где тебя поранили?

  – Смотри, – Карима скинула сапог, стянула капроновый носок и протянула ногу мужу. Равиль присел рядом, внимательно осмотрел ногу, особенно придирчиво большой палец, рядом с которым, якобы, был надрез.

  – Хорошо, – Юнусов перевёл спокойный взгляд на администратора Марину. – Эту работу мы оплачивать не станем. Надеюсь, мастера вы накажете на своё – «своё» он подчеркнул, – усмотрение.

  – Эту шалаву необходимо наказать на моё усмотрение! – взвилась, как пожарная сирена, Карима. Дамир покачал головой, не веря своим глазам.

  – Мы дома поговорим, – прошипел Равиль. Вокруг собиралась любопытная толпа - не только клиентов, но и скучающих из фойе фитнес-центра.

  – Мы здесь поговорим! Я не уйду, пока эту тварь, эту шалаву не уволят!

  – Карима! – Равиль прикрикнул.

  – А ты не хочешь знать, кто она? – Карима впилась взглядом в брата. – Или ты знаешь?

  – Я хочу, чтобы ты закрыла рот, – сквозь зубы прошипел тот. Не хватало им скандала в публичном месте. Файзулин – не мелкая сошка. Наверняка в толпе найдётся парочка-другая людей, знающих его или Юнусова. «Южнобережный» – не мелкая компания на региональном рынке. Не считая того, что Дамир не терпел публичных проявлений эмоций, тем более женских скандалов.

  – Ещё бы, ведь тогда придётся объяснять, почему ты на самом деле бросил Алию!

  Равиль переводил недоумённый взгляд с жены на друга.

  – Ты расстался с Алией Долматовой?

  – Да, он бросил Алию! Я сразу заподозрила неладное, как только Лали рассказала про мастера Элю. Элю! Эле-о-но-ру! Потом он выглядел, будто с покойником встретился, бледный, руки трясутся. Твоя Иванушкина дружила с этой шлюхой, шалавой подзаборной. Если Иванушкина здесь, то и она тоже. Я поехала и проверила. Специально записалась к Эле. Элеоноре! Интересно, что ты на это скажешь, братец? Не пора ли охолонуться и подумать, чего ты на самом деле хочешь? Достойную тебя жену? Или всю жизнь подбирать за толпами мужиков, к которым прыгает в постель твоя бесценная Эля! Шалава, как и Иванушкина!

  Равиль сверлил взглядом друга, пока Дамир хватался за стену, глядя ровно перед собой, глотая горький запах, до удушья родной, высасывающий из него жизнь, как магическая, чёрная энергия. Горькая, как аромат полыни, пижмы, мать-и-мачехи на берегах неспешной Волги.

  В дверях, в опустевшем салоне – администратор каким-то чудом выставила зевак, – стояла Эля.

  Эля! Эля! Эля!

  Огромные синие глаза смотрели с нескрываемым ужасом! Мертвецки бледная, лишь васильковые всполохи выдавали жизнь на лице. Всё такая же худая, те же ключицы, изящная шея, яремная ямка, пухлые губы, кричавшие о наслаждении, которое только они могут подарить. Тонкие руки, подёргивающиеся длинные пальцы, налитая грудь в разрезе форменной белой блузки. Порочная. С ног до головы порочная.

  – Я-то, ясно, шалава, – Дамир услышал спокойный, глубокий голос, который не мог принадлежать этому существу с васильковыми всполохами в глазах. – Мне что один мужчина, что пятьдесят. А вот как тебе, такой невинной, хорошей девочке принимать своего мужа после шлюхи Натки? Или ты этими губами целуешь только детей, а член оставляешь Иванушкиной?

  Эля полыхнула взглядом по Дамиру, резко рванула к двери, пока окружающие приходили в себя, и побежала по вестибюлю к выходу.

  Дамиру было достаточно одного рывка, чтобы перехватить Элю, вцепиться в плечи до синяков, встряхнуть, приподняв над землёй, так, что голова на тонкой, изящной шее едва не оторвалась. Всматривался в размытые под ледяным ливнем черты, лакал их, сжирал жадным взглядом и не верил, не верил себе, не верил в происходящее.

  Она плакала, по щекам катились слёзы, перемешиваясь с ливнем, плечи в руках Дамира тряслись, должно быть, ей было холодно, сам он холода не ощущал.

  Воздуха не чувствовал. Дождя не видел. Только васильковые глаза и горечь, горечь, горечь…

  Кто-то вырвал Элю из его рук. Он остался стоять, как Щелкунчик, вынужденный наблюдать, как крысиный король убивает его принцессу. Равиль сунул Элю в такси, что-то крикнул водителю, сунул купюру и хлопнул дверью машины.

  – Что ты наделала, дура малолетняя! – Дамир скатывался по стене, усаживаясь прямо в лужу, опираясь на стену, краем сознания отмечая крики друга. – Он же чуть не сдох тогда, чуть не сдох! Ты хочешь повторения?!

  Дамир никогда не видел, чтобы Юнусов Равиль повышал голос на свою жену, свою «маленькую», на мать своих детей. Тот был готов умереть за них. А сейчас он попросту орал, как ополоумевший гиббон, игнорируя слёзы Каримы.

  Должно быть, Дамир Файзулин действительно выглядел паршиво – оживший Влад Цепеш, реагирующий на единственный раздражитель, способный заставить чувствовать… Ужасающее зрелище.

  А ливень шёл и шёл, хлестал по спине и ногам, потом пошёл снег, кружа и тая, не подлетая к земле.

Глава 27

Эля. Насши дни. Южное побережье

  Эля сидела на эргономичном переднем сидении просторного салона Ауди. О том, что это именно Ауди, а сидение эргономичное, сообщил Дима. Можно подумать, ей интересно.