Горькая полынь моей памяти

  Скорее первое, в суждениях Каримы не существовало полутонов, её жизнь была воплощением сказки – всё, что не укладывалось в прокрустово ложе, должно было срочно подогнано и исправлено. Но и инициатива бывшей невесты не исключалась. Зачем это Лали? Зачем ей понадобился этот фарс? Алия Долматова слишком умна, слишком красива, слишком бесподобна для того, чтобы слепо следовать указаниям отца-самодура.

  Мысль о том, что он погорячился, и не стоило придавать значение сообщениям в мессенджере от бывшего любовника, Дамиру не приходила в голову даже в качестве шальной, случайной, ошибочной. Лали не досталась ему девственницей. Он знал, что кто-то был, никогда не интересовался и даже не задумывался над тем, кто он – этот первый или сто первый мужчина, что значил для неё, значил ли. Всё, что было «до», по умолчанию должно было там и оставаться. У Дамира не должно быть ни единого повода усомниться в верности своей женщины, тем более - жены. Повод появился. Ломать себя, даже в угоду интересам семьи, клана, он не собирался. Не в этом вопросе.

  И всё же, всё же, если инициатива исходит от Алии, зачем ей это? Страх перед гневом отца? Дамир дал карт-бланш бывшей невесте, она вправе предоставить любую версию развития событий, выставить жертвой себя, обвинить Дамира в любых прегрешениях – ему было безразлично, что именно скажет Алия родным, он подтвердит любые её слова. Но это максимум, на который она может рассчитывать, Лали не могла не понимать этого.

  День был относительно разгружен, всё тот же проблемный объект требовал внимания, но отправится туда Дамир только к обеду. С утра есть несколько дел, которые вполне могут подождать. Он может позволить себе провести утро с Каримой, уделить внимание её попыткам достучаться до разума брата.

  Дождь, шедший всю неделю, стал моросящим. Порывистый ветер вбивал капли в одежду, мгновенно превращая прохожих в промокших, озябших, скрюченных карликов, торопящихся добраться до любого укрытия - дома, офиса, общественного транспорта.

  Дамир включил радио, там давали штормовое предупреждение. Он медленно катил по узким улицам, смотрел на серые пейзажи изогнутых, узких улочек, изредка мелькающую на поворотах студёную гладь моря, на капли дождя, растекающиеся по лобовому стеклу, и не думал ни о чём. Пустота, давно уже не оглушающая, не пугающая, не уродливая, окутала его. На днях он расстался с невестой и оставался к этому равнодушен. Море и море. Вода.

  Машину решил загнать во двор дома Юнусовых, открыл брелоком ворота гостеприимного дома, выкрашенного в светло-зелёный цвет. Фасад в стиле «неоклассика», вычурная ковка балконов и перил на крыльце, высокие, в два этажа, окна в полукруглых апсидах, ухоженные дорожки, ведущие к гаражу и огромной детской площадке с внутренней стороны участка, остатки зелени на газонах, клумбах и альпийских горках. Две недели до нового года, пожухлая растительность снова набирала силу, готовясь ко второй жизни, сквозь грязь пробивались робкие, ярко-зелёные, ошалелые от собственной наглости, обречённые на погибель стебельки.

  Позвонил несколько раз в дверь, никто не открыл. Странно, Карима должна быть дома, и автомобиль Равиля стоял в открытом гараже. Спали? По инерции он потянул дверь на себя – открылась. Сделал несколько шагов по просторному, полукруглому холлу, остановился возле витой лестницы с белыми ступенями и коваными перилами, решая, пройти ли на кухню, подождать хозяев дома, или в просторную гостиную. Подниматься в личные комнаты Дамир не считал нужным. У семейной пары есть своя, интимная жизнь, становиться свидетелем которой он не собирался.

Резкий грохот разбившегося стекла заставил Дамира вздрогнуть. Он поспешил в сторону звука, на кухню – помещение около сорока квадратных метров, с панорамными окнами и выходом на небольшую, уютную террасу.

  Зрение мгновенно охватило происходящее: Карима, стоящая у стены, с красным перекошенным лицом, выкрикивающая в лицо мужу такие оскорбления и проклятия, что кровь застыла в жилах. И напряжённая рука Равиля, с силой вжатая костяшками пальцев в стену за спиной жены, напряжённые вены на мужской руке, каменная спина, стиснутые челюсти – одно неловкое движение, неаккуратный звук – и он попросту размажет по светлым стенам женщину.

  – Сдохни! – крикнула Карима, пытаясь скользнуть между стеной и окаменевшим Юнусовым. – Сдохни! Сдохни! Сдохни! – визжала она, как одержимая злыми духами.

  Рука Равиля дёрнулась – всего лишь доля движения, микросекунда, но Дамир подскочил мгновенно, вывернул другу руку, с силой заламывая, оттаскивая от Каримы, опуская вниз, на колени, болевым приёмом. Они были равны в силе, но Равиль не сопротивлялся. Напротив, он обмяк, глубоко задышал, позволяя держать себя скрученным, на коленях, без возможности дёрнуться. Спустя невыносимо долгие секунды Дамир начал отпускать друга, молчаливо давая понять, что ударить сестру он не позволит, что бы ни произошло – не позволит. Юнусов поднялся, тяжело дыша, встряхнул головой, будто прогоняя морок, и побрёл в сторону входной двери, на улицу.