Горькая соль войны

Закончив учить комкора азам военной науки, Абакумов закурил папиросу, лихо изломав ее мундштук, выпустил клуб дыма и, засунув руки в карманы бриджей, пошел по окопу — довольный собой и своей смелостью. Абакумов не был трусом, сильный и цепкий, волевой человек, он однажды попал в правящую стаю именно из-за этих своих качеств. Позднее — уже после войны и ареста, когда бывший подчиненный Рюмин выбивал из генерал-полковника показания о работе на немецкую разведку, все лучшие качества Абакумову пригодились, и все-таки они не спасли бывшего начальника СМЕРШа от восхождения на личную Голгофу, с которой прошлое и особенно допущенные ошибки видятся особенно пронзительно, хотя бы потому, что ты не в состоянии их исправить.

Сильные и вместе с тем бессильные мира сего. Иногда я смотрю на портреты этих людей и мне кажется, что если бы их лучшие качества были использованы как следует, а их худшим качествам не дано было бы проявиться, мир, в котором мы сейчас живем, оказался бы совсем иным.

Жаль, что история не имеет сослагательного наклонения.

Хранительница очага

Дом в Бекетовке выгорел дотла, и от него осталась закопченная печь с длинной кривой трубой, которая тянулась к хмурым небесам. Его использовали в качестве ориентира обе стороны, уж больно удобно было определять по нему направление движения или вести корректировку артиллерийской стрельбы. И располагался он на нейтральной полосе между двумя находящимися в постоянном движении силами, которые грозили однажды непримиримо схлестнуться, оставив кровавый след на земле.

И вот на печи стала появляться кошка.

Драная кошка с впалыми боками сидела на трубе и мяукала. Это мяуканье казалось плачем по миру, кошка словно оплакивала мертвых и жалела еще живых. А вы сами знаете, как действует мяуканье на людей.

Оно людей раздражает.

По кошке начали стрелять и с той и с другой стороны. Но то ли стрелки были хреновые, только в человека попасть и могли, то ли кошка отличалась отчаянной ловкостью, но, как бы то ни было, она оставалась живой и невредимой и по вечерам вновь и вновь заводила свою печальную песню.

— Придушил бы ее, — сказал хмуро сержант Доронин. — Всю душу вынула, шкурка полосатая!

— У нас такой же полосатый на Алтае был, — сказал в пространство между бруствером и первыми вечерними звездами боец Желтухин. — Только кот. Умный зараза, с отцом даже на рыбалку ездил. Заберется в лодку и ждет, когда отец выгребет. А первая рыбка — ему!

— Ну чего она орет? — вздохнул Доронин, качая головой. — Полевок в этом году видимо-невидимо. Вот уж раздолье для хищника! А она, гадина, мышей не ловит. Пошла бы, пару нор раскопала и сыта. А эта и орет, орет… Чего ей, дуре, надо?

— Понятное дело, — хихикнул остроносый и темнолицый боец Жуков Иван. — Мужика ей надо! Котяру с крутыми яйцами. Ты ж сам по ночам про баб вздыхаешь, Степа. Природа изъятия не терпит. А тут февраль, самое кошачье время.

А кошка сидела на белеющей в сумерках печи и жалобно кричала. Внизу, в сохранившемся подполе, где грудились вонючие бочки с прошлогодними соленьями, пищало и требовало еды пятеро котят. Молока у кошки не было, пропало оно после близкого разрыва снаряда, и кормить котят было нечем. Вот она поднималась наверх и тоскливо звала свою хозяйку, которую убило осколком при августовском прошлогоднем налете немецких бомбардировщиков.

А хозяйка не шла и не шла.

Она была далека, как вспыхивающие над головой звезды, как желтый сырный диск луны, выкатившийся с востока и освещающий глупое безобразие человеческой жизни — ведь только человек убивает себе подобного, а заодно и всех, кто живет рядом, не из-за того, что хочет есть, не из-за того, что они мешают ему жить, а просто из-за непонимания и еще потому, что видит в совершенных убийствах азарт и удовольствие.

Прежних людей кошка любила. А эти — нынешние — что сожгли дом и усеяли неподвижными и оскаленными трупами белое пространство у реки, были хуже собак.

Из чего состоит пламя Вечного огня?

Их было четверо — в подбитом, потерявшем ход танке.

Молодые ребята, которые любили жизнь и не думали о смерти.

Танк окружили немцы, и командир орудия Петр Норицын отгонял их от танка короткими очередями из пулемета. Младший сержант Николай Вялых открыл люк башни и удачно бросил несколько гранат. Немцы снова отхлынули, оставив на снегу несколько трупов в зеленых шинелях.

— Патроны кончаются! — с досадой сказал Норицын. — Неужели наши не успеют?

— Мы неплохо поработали, — сказал командир танка Наумов.

Пять немецких танков чадили вокруг их машины.

— Надо было уходить раньше, когда можно было, — сказал старшина Смирнов. Будучи механиком-водителем, он сейчас оказался не у дел. — А теперь не уйдешь. Обложили, как волков в балке.

«Русс, сдавайся!» — снова послышалось снаружи.

— А вот хрен вам, — зло сказал Норицын. — Ага, как же, прямо сейчас и вылезем с поднятыми лапками! Барсика почмокайте!

Снаружи послышался шум, кто-то ударил прикладом автомата по крышке люка.