Горькая соль войны

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

Сталинградского городского комитета обороны об эвакуации женщин и детей на левый берег Волги

№ 404-a

24 августа 1942 года

В связи с создавшимися трудностями в продовольственном снабжении населения города Сталинграда и необходимостью вывоза женщин и детей на левый берег Волги считать необходимым:

1. Назначить тов. Полякова А. М. особоуполномоченным городского комитета обороны по обеспечению эвакуации женщин и детей на левый берег Волги, обязав его организовать расселение вывозимого населения в ближайших населенных пунктах Сталинградской области.

2. Назначить тов. Водолагина М. А. особоуполномоченным ГКО по обеспечению переправы через Волгу раненых бойцов и эвакогоспиталей, а также раненого населения, в первую очередь женщин и детей.

3. Назначить тов. Ляпина Ф. В. особоуполномоченным ГКО по обеспечению снабжения и транспортировки эвакуированного населения из Красной Слободы, Средней Ахтубы и Ленинска в глубинные районы области.

Утвердить тов. Круцко Е. С. помощником тов. Ляпина по обеспечению снабжения и транспортировки населения из г. Сталинграда.

14

С Вишневой балки в камере был только один задержанный.

Ленька его правильно охарактеризовал — хмырь он и есть хмырь! Сорокалетний небритый мужик в грязной, мятой рубашке-апаш и летних парусиновых брюках. На щеках сизо выделялась щетина, глаза были воспаленными и оттого красными, точно у кролика. И худой он был — даже мослы на груди выпирали.

— Граждане начальники, — уже от порога запел он. — За что? Я сознательный гражданин, всей душой за родимую власть. А меня хватают, тащат куда-то, засовывают в кугутайку… За что? Мамой клянусь, ни слухом ни духом! Да, не работаю. Так то временно! Исключительно стечение обстоятельств! Из деревни мы, от немцев спасаемся. Страшно же под немцами оказаться, вот и решил я — поначалу до города, а там за Волгу переправлюсь. Небось за Волгу немца не пустят, товарищ Сталин покажет отцам-командирам, где раки зимуют!

— Карагичев, не пыли! — сказал Костя Иванов, и задержанный покорно замолчал — габариты Иванова внушали ему уважение.

— Сам-то почему не в армии? — спросил Иванов.

— Так туберкулез у меня, — буркнул задержанный. — Думал, доберусь до Николаевки, кумысом подлечусь в тамошней лечебнице. Вот, добрался!

— Если с утра мне каждый мозги засирать будет, — сказал Иванов, — то к вечеру я уже дураком стану.

— Ну почему же — к вечеру? — осторожно осклабился задержанный.

— В шалмане шутковать будешь, Санек, — отрезал Иванов. — Зачем мужика в камере порезал?

— Я? — Карагичев прижал к груди обе руки. — Шутите, гражданин начальник? С детства ножиками не баловался. Если и брал в руки, так чтобы колбаску порезать!

— А народ на тебя указывает, — сказал Иванов. — И терся ты возле него вечером, все видели. Или ты на мужиков западаешь? Так не стесняйся, говори откровенно, а то ведь люди в камере скучают, о бабах думают.

Ах, какой взгляд на Иванова задержанный бросил! Ножа не надо!

— Наговаривают, — сказал Карагичев. — Спал я, не видел ничего. Кто резал, за что резал… Мне-то что? Мне лично этот паренек ничего не сделал. За что мне его на нож?

— Собирайтесь, — сказал Шарун, входя в кабинет. — Этот урка с Вишневой балки?

— Оттуда, — подтвердил Иванов.

— За кем он?

— Да за дежуркой, — сообщил Иванов. — Жертва вчерашней облавы.

— Значит, за нами будет, — сообразил Шарун и ласково улыбнулся задержанному. — Ты, Костя, отведи его обратно да дежурному скажи, чтобы не выпустили ненароком. Вернемся, у меня с ним долгий разговор будет.

— Не о чем мне с вами разговоры вести, — как-то враз потускнев, сказал задержанный. — У вас одни интересы, а у меня совсем другие.

— А это мы посмотрим, — пообещал Шарун. — Время военное, тобой другие заинтересоваться могут, а ты сам понимаешь, чем тебе их интересы грозят.

— Не пойму я вас, гражданин начальник, — сказал Карагичев.