Горькие туманы Атлантики

Положив трубку, командующий эскадрой невесело произнес:

— Нелегко Бруму, хотя в своих решениях он исходил из самых высоких патриотических побуждений.

— К патриотизму всегда хорошо еще иметь голову, — угрюмо обронил Сервейс, видимо не разделяя мнения контр-адмирала о действиях командира эскорта.

И Гамильтон, почувствовав это, изменил направление разговора:

— Прослушиваются ли какие-нибудь сигналы с транспортов?

— Нет. Либо у них все в порядке, либо они погибают молча.

Когда командир крейсера возвратился на мостик, контр-адмирал нервно заходил по тесному салону. Хотелось трезво оценить происшедшее, прийти к какому-нибудь итогу. Но все чаще ловил себя на мысли о том, что невольно думает о предстоящем докладе адмиралтейству об операции. И, сам того не желая, ищет оправданий, более того — алиби, для себя, для адмирала Тови, для командера Брума. Вместо боя с германскими кораблями предстояла война с чинами адмиралтейства, и прежде всего с первым морским лордом. К этой войне надо было готовиться хладнокровно и твердо. И Гамильтон дал себе слово, что не пожалеет усилий, дабы отстоять свою честь офицера и моряка.

Мерно гудели турбины. Крейсер слегка покачивало, и где-то снаружи, пониже иллюминаторов, надоедливо всхлипывали на волне приемные патрубки забортной воды. И время от времени вдалеке — должно быть, в тумане — тревожно и приглушенно вскрикивали сиренами миноносцы — те миноносцы, что преждевременно обрекли суда каравана на горестную и злую судьбу.

26

Июль даже в Заполярье — лето. К полудню между сопками накапливался зной, а на склонах, защищенных от ветра с моря, струилось марево, в котором, чудилось, жидко плавились низкорослые деревца и кустарники. Артиллерийский гул, время от времени доносившийся с фронта, походил на летние громы. И только по ночам солнце светило тускло и блекло, напоминая об Арктике студеной купоросной синевою озер и стылыми, жгуче-холодными туманами в расщелинах сопок. Ночи казались какими-то застывшими, оцепеневшими, в них замирал даже ветер, скованный мертвенной неподвижностью света.

Командующий любил такие ночи. Может быть, потому, что лишь по ночам ему удавалось часок-другой побродить на воздухе. После надоевшей гранитной скуки подземного КП глаза радовались всему: и небу, и сонному городку, и конечно же простору моря.

Но сегодня командующий был удручен. Несколько часов назад ему позвонили из Москвы и сообщили, что наши войска оставили Севастополь. И хотя этой вести ждали со дня на день, сердце сжало тоской. Адмирал, как все моряки, любил этот город, обласканный южным солнцем и южным морем. Знал, что сейчас там — сплошные руины, но память хранила Севастополь прежний, довоенный — светлый и праздничный. Графскую пристань, Приморский бульвар с памятником кораблям, затопленным по приказу Нахимова, обжитую тесноту Южной бухты и величественную горделивость равелинов. Выжженный зноем Малахов курган и дремотную тишину матросских слободок, утонувших в зелени акаций, винограда и абрикосов; слепые, без окон на улицу, стены татарских домиков; терпкий запах смолы в Артиллерийской бухте, где покоились рыбацкие баркасы и ялики… И вот Севастополь пал. Пал после многомесячной героической обороны. Черноморцам сейчас ох как трудно: для кораблей остались лишь порты Кавказа — Батуми и Поти. Немцев нужно остановить на юге чего бы это ни стоило! Да разве только на юге?..

Из-за горьких раздумий прогулка не взбодрила, как обычно, и после полуночи командующий прилег отдохнуть. Но едва уснул, как его разбудил новый телефонный звонок из Москвы. На этот раз новость была ошеломляющей: корабли охранения и миноносцы эскорта покинули посреди океана транспорты, конвой рассредоточен, судам приказано следовать в советские порты самостоятельно. Главный морской штаб требовал немедленно принять все возможные меры для спасения транспортов и грузов.

Сон и усталость как рукой сняло. Командующий флотом тут же приказал адъютанту срочно вызвать к нему командиров корабельных соединений, командующего авиацией, штабных специалистов, а утром — военно-морского представителя Англии. Только после этого он подошел к карте.

По его расчетам, транспорты находились где-то восточнее двадцать пятого меридиана, у кромки льдов. Во всех случаях — более чем в тысяче миль от главной базы Северного флота. Это означало, что непосредственную помощь судам оказать в ближайшие сутки не представлялось возможным. А эти сутки могли оказаться для транспортов роковыми. Тем более что несколько часов назад из Альтен-фиорда вышли в море германские корабли во главе с «Тирпицем». Не их ли испугались британские адмиралы, отозвав корабли охранения? Весьма вероятно, хоть и выглядит это трусостью, предательством.