Горький апельсин

– Я не могу им помочь, – произнес он. – Не мог помочь силой медицины и не могу помочь силой веры. И вот еще что. Беда в том, что они хотят слишком большой помощи, слишком щедрого прощения. Иногда у меня такое ощущение, словно каждый из них откусывает от меня по кусочку, дюйм за дюймом, клетку за клеткой, пока наконец не наступит момент, когда – пуф-ф! – Он поднял руку, свел пальцы вместе и тут же растопырил их, словно что-то подбрасывая. – И то, что останется, воспарит. Иногда, мисс Джеллико, я ненавижу их. И их вечные нужды. Ну разве это не ужасно? Когда звонит телефон или кто-то стучится в дверь пастората, у меня внутри просто все обрывается и мне хочется только одного – спрятаться. Да-да, именно так: спрятаться от моей собственной паствы в моем собственном церковном дворе. Они жаждут прощения, но кто я такой, чтобы говорить им, что все будет хорошо?

* * *

Меня разбудили крики. Я лежала в постели и слушала: голос Кары, потом – голос Питера. Слов было не разобрать. Я попыталась снова уснуть, но раздались звуки, словно бы что-то бросали или сшибали со стола, с треском хлопнула дверь, по всему дому прогрохотали шаги. На террасе Кара кричала Питеру что-то по-итальянски, снизу вверх. Я вылезла из кровати, завернулась в одеяло и села на пол возле окна, прислонившись спиной к стене. Если уж они ведут себя так громко, можно и прислушаться. Впрочем, я не была уверена, что если они перейдут в ванную, то у меня хватит силы воли не поднимать половицу и не подсматривать за ними в глазок.

– Ну пожалуйста, давай не будем опять все это обсуждать, – взывал к ней Питер из дома.

– Ты никогда мне не верил! – откликнулась Кара.

– Возвращайся в кровать. – В голосе Питера слышалась усталость.

– Ты думал, это Падди, да? Ты всегда думал, что это Падди.

– Не важно, что я думал.

– Вот именно, не важно.

– Но ты же понимаешь, что это невозможно, – увещевал ее Питер сверху. Я чувствовала, что он пытается сдержаться. – Это просто мысль, она появилась у тебя в голове, ты сама не заметила как.

Казалось, его слова еще больше ее разъярили, и она завопила:

– А как насчет Марии? Как ты это объяснишь?

Я мельком подумала: кто такая эта Мария?

– Черт возьми, это просто сказка! – крикнул Питер. Она его все-таки рассердила. – Это выдумка. Там все неправда.

Видимо, после этого Кара в гневе удалилась: какое-то время раздавался только голос Питера, звавшего ее. Потом окно закрылось, и его шаги застучали по дому. Я вернулась в постель и больше ничего не слышала.

* * *

Оранжерея, выстроенная под прямым углом к дому, являла собой его маленькую стеклянную сестрицу. Шесть колонн ее портика были тоньше и не имели таких затейливых украшений, и ступени, ведущие к бывшему классическому саду-цветнику, – где живые изгороди одичали, а гравийные дорожки между ними заросли, – были более узкими и короткими. В библиотеке Британского музея я читала, что эта оранжерея стала первой теплицей, где дождевую воду с крыши направляли во внутренние колонны, чтобы потом поливать растения.

Питер не включил этот объект в маршрут своей экскурсии, и дверь оставалась на замке, так что мне удалось лишь заглянуть сквозь окна, заляпанные зеленым, чтобы полюбоваться на разбитые плитки пола и ржавеющие железные скамьи. А еще я увидела апельсиновое дерево. Лохматое и нестриженое. Оно было царем оранжереи. Оно вымахало до потолка – до пятнадцати футов. И порывалось расти дальше, словно Алиса в Стране чудес: его ветки уперлись в стекла, так что те треснули. Ствол был около шести дюймов в диаметре, и я решила, что этому дереву лет тридцать, а может, и все пятьдесят.

Я сидела на стене, окружавшей террасу, и зарисовывала восемь арочных окон строения, дорические колонны, двойные стеклянные двери. Мне следовало бы все это обмерить, записать количество разбитых стекол, отметить, какие секции безнадежно проржавели и нуждаются в замене: в общем, сделать архитектурный чертеж, а не какой-то эскиз, пытающийся уловить дух этого сооружения, его свет и тени, его историю. Но я уже перестала всерьез заниматься отчетом для мистера Либермана. Я больше не беспокоилась об этой работе и вообще почти не думала о ней. Иногда я для собственного удовольствия делала набросок какого-нибудь строения, но праздность Кары и Питера заразила меня, и обычно я не давала себе труда выполнять даже такие несложные действия.

– Питер заснул, – сообщила Кара, подходя ко мне сзади. – Ты знала, что он спит с ключами от дома под подушкой? Видимо, боится, как бы я не сбежала.

Я промолчала о том, что мы в саду, все двери наружу отперты и ничто не мешает ей укатить на велосипеде по аллее. Было три часа дня.

– Но смотри-ка! – Она вынула связку ключей из-за спины и позвенела ими. – Я двигалась очень-очень тихо. Я их вытаскивала по чуть-чуть, и мне удалось его не разбудить.

Она села рядом со мной на стену, свесив ноги, как и я, и посмотрела через мою руку на то, что я рисую.

– Как красиво, – заметила она.

Я отодвинула от себя альбомчик и перевела взгляд с него на оранжерею и обратно:

– Думаю, неплохо вышло.