…люди, которые считают страдание неизбежным и учат подчиняться ему — лицемерят. Пусть страдают сами они, если это нравится им, наше дело — употребить все силы на борьбу против угнетения человека, — высказывает мысль, что русский человек:
Теперь, когда он стремится освободиться от «засилия немецкого капитала» <…>, вероятно, поймёт, что евреи суть тоже русские граждане.
.. не исключена возможность, что история научит нас понимать, что промышленность в руках русского еврея — будет русской промышленностью, а американца, англичанина — промышленностью американской, английской.
<…>
Я уверен, что организаторская способность еврея, его гибкая и неутомимая энергия должна быть достойно оценена в стране, столь неорганизованный и костной, какова наша Русь.
<…> Я думаю, уважаемый собрат, что мне понятна грустная ирония Ваших замечаний по поводу русского общества изучения Еврейской жизни и лично по моему адресу: я понимаю — еврей имеет основания иронически не доверять русскому даже и тогда, когда последний идёт к нему с чувством искренней дружбы, с открытым сердцем. <…>
Несомненно, что мы, русские, очень опоздали с разрешением вопроса о Гражданском равноправие евреев, но это объясняется просто: мы и о себе самих всегда опаздываем позаботиться. Разумеется — не всякое объяснение равносильно оправданию, это я тоже знаю. Я считаю нужным указать Вам, Баал-Махшонець, на некоторые неточности Вашей заметки: рассуждая по поводу «О<бщест>ва», Вы ставите дело так, как будто главная сила в «О<бщест>ве» это — я.
Протестую. Я — не один и не первая фигура в этом новом, хотя и запоздавшем деле; Около него охотно объединилась немало людей достаточно энергичных и, — как я знаю, верю, — глубоко чувствующих давно назревшую необходимость решить в духе справедливости и в интересах культуры один из проклятых и позорных вопросов русской общественности.
<…>
Вы спрашиваете: «что будут изучать?» О, нам есть что изучать, есть чему учиться, было бы достаточно упрямое желание «познать самих себя».
<…>
Человечество объединяется на почве науки, искусства, на почве мыслей о мире, о целях его бытия. И разве не нужно, чтобы широкие массы народа знали, как много работал в области духа еврей, которого мы гоним?
Повторяю, — мне понятна скорбная ирония Ваша, Баал-Махшовес; я и не спорю с Вами.
Но есть случай, когда даже благородный скептицизм не совсем уместен. Вот что мне хотелось сказать Вам [АГУРСКИЙ-ШКЛОВСКАЯ. С. 233–234].
Баал-Машховец выступил с ответом Горькому, в котором он писал: