Горький-политик

Принципы организации образовательной деятельности в Каприйской школе, конечно, базировались на философских теориях, изложенных Богдановым в его трудах начала XX века, и на его вере в коллективизм, но на них оказал глубокое влияние и непосредственный опыт политической борьбы, полученный в тайных поздненароднических кружках. Как отмечает Даниэла Стейла в своем замечательном исследовании “Scienza e rivoluzione” («Наука и революция»), эмпириомонистические идеи попали в Россию именно благодаря народникам, которые адаптировали их к российскому историческому контексту и нашли в них объяснение краха сциентистских воззрений, последовавшего за кризисом позитивизма[268]. Богданов познакомился с теориями Маха и Авенариуса, впервые принесенными в Россию Лесевичем, в те же годы, когда играл заметную роль в народнических кругах. Впрочем, влияние народничества на взгляды большевистского лидера не ограничилось философией: именно на специфике этого общественного движения зиждется оригинальность его политических и культурных идей. По словам Гловели, «нравственный идеализм и максимализм, просветительский энтузиазм и стремление активно влиять на ход истории, сочетание энергии раскрепощенного знания с самоотверженностью революционного действия – эти черты роднили большевика Богданова с поколением, которому в туманной дали будущего светили две путеводные звезды – наука и гражданская свобода»[269].

Русский философ по-своему истолковал идею долга интеллигенции перед народом, сформулированную Лавровым, как необходимость пропагандировать науку и делать ее доступной для рабочего класса, чтобы дать ему возможность прикоснуться к сокровищнице знаний, накопленных человечеством.

В России начала XX века, где пролетариат как класс сформировался относительно недавно, проблема классового самосознания стояла гораздо острее, чем на Западе. Если в XIX веке народники напрямую занимались просвещением масс, то большевики, собравшиеся на Капри, исходя из тех же принципов, развили идеи народнического движения: они работали над созданием образовательных методов, понятных пролетариату, основывали партийные школы, издавали журналы для пропаганды среди трудящихся. В руководстве по политэкономии, написанном Богдановым в 1897 году[270] взамен традиционных учебников, непонятных рабочим, он открыто заявляет, что опирался на полученный в тайных кружках образовательный опыт, который и подтолкнул его к тому, чтобы, используя простой и всем понятный язык, попытаться удовлетворить стремление пролетариата к пониманию процессов производства[271].

Теорико-практическая разработка понятия марксизма, произведенная Богдановым на основании этих предпосылок, во многом поставила под сомнение ленинский взгляд на партию и на завоевание власти. Философ был убежден в том, что истинная проблема развития капитализма состоит в превращении человека из мыслящего и наделенного волей субъекта в пассивный товар, и считал, что это положение можно изменить с помощью просветительской и культурной деятельности, направленной на трансформацию существующей действительности. Эта теория вступала в резкое противоречие с детерминистскими воззрениями, которые воспринимали коммунизм как прогрессивный и необходимый результат развития производительных сил. Построение социализма станет возможным, только если противопоставить капиталистической системе ответственную организацию, которая не ограничится пассивным восприятием жизни, но будет воссоздавать и изменять ее через коллективное действие. В понимании основателей Школы большевизм был не просто политическим феноменом, но еще и социокультурным движением, а чтобы добиться политической гегемонии, необходимо было достичь гегемонии культурной. Таким образом, теории Богданова стали весомой альтернативой в рамках российского и международного социал-демократического движения. Действительно, для «каприйцев» социализм – «не только будущее, но и настоящее, не только идея, но и действительность»[272]. В статье «Социализм в настоящем» Богданов утверждает:

«Сознательно-товарищеская организация рабочего класса в настоящем и социалистическая организация всего общества в будущем – это разные моменты одного и того же процесса, разные ступени одного и того же явления»[273].

Новое мировоззрение должно было основываться не на обещании неопределенно далекого лучезарного будущего, а на созидательной этической деятельности; следовательно, настоящая революционная идея, то есть истинный большевизм, должна была воплощаться в политическом и культурном освобождении пролетариата. Речь шла, как справедливо отметил Витторио Страда в заглавии сборника статей, посвященных Каприйской школе, о «другой революции», не такой, которую замыслил Ленин, о радикально ином, долгом и трудном пути. Этот путь должен был оказаться менее кровавым, хотя и Богданов признавал необходимость революции в финале долгого процесса антропологической трансформации.