Горький-политик

Открыто противопоставив себя «крайнему консерватизму» Ленина и Плеханова, которые превратили марксизм, учение, радикально отрицающее всякие абсолютные и вечные истины[262], в догму и приписали объективную ценность идеям, созданным буржуазными мыслителями[263], Каприйская школа попыталась воплотить новаторский образовательный проект, основанный на товарищеских отношениях.

Структура Школы основывалась на антиавторитаристских принципах, предполагавших равноправие учеников и учителей. Эта организационная модель коренным образом отличалась от структуры закрытой и элитарной ленинской партии, основанной на жесткой дисциплине, направленной на формирования рядовых партийных активистов, но не на создание рабочими собственной пролетарской культуры, как намеревались каприйцы. Таким образом, Школа представляла собой пример того, что Сартр назвал бы «группой в процессе слияния»[264], в которой отдельные индивиды объединялись ради изменения определенной исторической ситуации. Такая группа должна была обеспечить реальное сплочение индивидов, работающих ради общей цели, и внутри нее никто не должен был ни командовать, ни подчиняться. Каприйский опыт с его внутренней «демократичностью» – уникальное явление в истории международного рабочего движения, особенно если вспомнить, какую эволюцию претерпела всего за несколько лет партия Ленина, которая родилась как узкий кружок его верных сторонников и с течением времени все сильнее самоидентифицировалась со своим вождем, что в итоге привело к культу личности и диктатуре Сталина. «Левые большевики», еще до окончания революции осознавшие опасность авторитаризма, пытались, организовав школу, предложить теоретическую и практическую альтернативу ленинской модели – альтернативу, которая могла бы послужить примером для всего революционного движения.

В открытой полемике с Лениным и Плехановым Богданов утверждал, что марксизм разработал методологию понимания мира, но, превратившись в догму и переосмыслив в детерминистском ключе отношения между базисом и надстройкой, он утратил способность к объяснению социокультурных явлений, а значит, и возможность революционного изменения сложившейся исторической ситуации.

Перемены, задуманные Богдановым, основывались на отказе от буржуазной идеологии специализма и на слиянии отдельных результатов познания в некое единство, которое сможет послужить радикальной трансформации общества. В сущности, он противопоставлял специализации и раздробленности буржуазного мира универсальную и монистичную науку, включающую в себя и процесс труда, и формы, и типы теоретического знания. По мнению Богданова, «философия есть не что иное, как именно стремление организовать воедино опыт, раздробленный и разрозненный силой специализации»[265]. Хотя и считая себя прямым преемником Маркса, он был убежден в необходимости пересмотра его теории в свете новых научных и философских знаний. Так, Богданов по-иному оценивает роль идеологии, которая для русского интеллигента представляет собой нечто гораздо большее, чем надстройка, отражение экономической жизни: она не просто подчинена экономике, а находится с нею в сложном взаимодействии.

Для этого большевистского лидера идеология выполняет организующую функцию, а организация представляет собой тесное переплетение действий отдельных индивидов внутри общества через выработку общих типов мировоззрения, норм, стилей жизни и верований. В сущности, это выражение «классового сознания»[266] человека, и работа марксистского интеллектуала должна быть направлена на развитие этого сознания.

«Каприйцы» считали, что политическое руководство неотделимо от культурного, а в отсутствие последнего не смогут сформироваться предпосылки для создания социалистического общества, не основанного на принуждении. Убежденные в исключительности той роли, которую должна сыграть культурная организации пролетариата для завоевания гегемонии, они направили свои силы на образовательную и просветительскую деятельность, в том числе и для того, чтобы контролировать средства достижения консенсуса[267].