Горький-политик

Его «несвоевременные» размышления нажили ему многочисленных врагов, и самым естественным выходом из положения представлялся отъезд заграницу. Не будем забывать о том, что положение он по-прежнему занимал привилегированное. Располагая возможностями добиваться разрешения на выезд для писателей и мыслителей, не устраивавших большевистские власти, он и для себя мог открыть дорогу на Запад.

Тот факт, что он остался в России после запрещения «Новой жизни», нельзя расценить иначе, нежели как прямой политический выбор, который если и не закрепляет за Горьким место в рядах революционных ортодоксов, то во всяком случае исключает возможность причислить его к противникам революции.

У Горького, решившего не уезжать из России в 1918 году, смягчившего свою критику нового режима, все же оставалась еще одна важная задача. Свойственное ему почитание культуры, в котором, по замечанию Троцкого, было что-то от идолопоклонничества и фетишизма, неизбежно привело его к мысли, что из всех трагических ошибок большевиков самой непростительной и самой губительной было преследование и истребление интеллигенции. И действительно, Горький решился на сотрудничество с новым правительством, но не мог безусловно принять стратегию большевиков. Писатель понял, что вариант ухода в жесткую оппозицию, который был выбран «Новой жизнью», непродуктивен, поэтому хотел попробовать выступить в роли прямого посредника и перейти к более конструктивной критике режима. В постреволюционной России, в которой победа контрреволюции грозила отбросить страну на десятилетия назад, было необходимо принять Октябрьский переворот и всеми средствами попытаться направить большевистское правительство к более гуманному пути. Нужно было спасти то, что можно спасти, работать на благо культуры и заставить новый режим осознать важную роль интеллектуалов, к какому бы политическому течению они ни принадлежали. Горький не изменил своего критического отношения к большевикам и их политике, он продолжал считать, что революция стала преждевременной, при этом он решил принести в жертву свои убеждения, чтобы, пользуясь своим престижем и знакомствами, спасти главные ценности. Гражданская война заставляет его бесповоротно определиться с выбором политического лагеря.

Главной задачей после 1918 г. он считает защиту писателей, деятелей культуры, не пошедших на службу к новой власти. Речь шла не только о том, чтобы помочь им физически выжить, но и о том, чтобы сохранить хоть какую-то свободу издательского процесса, который большевики стремились сосредоточить полностью в своих руках. Ясно, что такого рода деятельность, направленная на поддержку профессиональных литераторов, обеспечивала им наряду с возможностью высказаться также и возможность элементарным образом выжить.

«В этом Петербурге героизма, голода, эпидемий, молчания находился человек, который как будто стоял особняком, но на самом деле был средоточием движения, начинавшего тогда свой рост. Человек был Горький. Движение было началом советской работы интеллигенции. Волшебной дудочкой Горький насвистывал песню сбора, и понемногу выглядывали из нор и пещер посмелевшие люди. Что-то средневековое заключалость в появлении на свет божий умиравших цехов: выходили литераторы, отогревая замершие чернила, выходили ученые, становясь за штативы с колбами. Горький обладал многими средствами влияния. Главным из них была его личность. Конечно, никто из умных людей не сомневался в чистоте побуждений Горького. Но идейность встречалась в среде интеллигенции нередко. Горький обладал тем преимуществом перед всей интеллигенцией, что его жизнь была переплетена с историей революции и принадлежала ей. Он был биографией своего века. Поэтому его нахождение на этой стороне баррикад, в революции, было естественно, и его призывы не могли иметь ни оттенка случайности, ни расчета. А его прежняя слава, его влияние в искусстве и – поэтому – власть над умами были так велики, что он не нуждался в их умножении.

Человек иронический может сказать, что волшебная дудочка Горького была хлебным пайком. Но тогда все видели, что тут не таилось никакой военной хитрости: да, и это Горький сделал для культуры. Он был ее составной частью и не мог иметь какого-нибудь умысла, кроме того, который имел: заставить ее жить»[406].

Преследуя эти цели, столь романтично описанные Константином Фединым, Горький в 1919–1921 гг., помимо забот, связанных с Домом ученых и Домом искусств, взял на себя еще одну: добился от своего старого друга Луначарского, занявшего пост народного комиссара просвещения, разрешения открыть издательство «Всемирная литература», в задачи которого входила публикация в новых переводах всех значительных произведений литератур Запада, Востока и античности.