Горький-политик

Горький продолжает утверждать, что для Ленина «Россия – только материал опыта, начатого в размерах всемирных, планетарных»[416] и сравнивает советского лидера непоколебимым фанатиком, проповедующим создание нового мира. «Его физическая энергия не тратится больше на грубый труд, она переродилась в духовную, и вся ее мощь ее направлена к исследованию тех основных вопросов бытия, над решением которых издревле безуспешно бьется мысль, расшатанная, раздробленная необходимыми усилиями объяснения и оправдания явлений социальной борьбы, измученная неизбежной в мире этих явлений драмой признания двух непримиримых начал»[417]. В статье есть упоминание об авторитарности Ленина, являющейся отражением его религиозного сознания, эту же характеристику подчеркивал Богданов в статье «Вера и наука»[418], о ней же он продолжал писать в статьях, опубликованных в «Новой жизни»[419] и в других газета и журналах. Хорошим примером в данном смысле является статья «Что же мы свергли?», вышедшая в мае 1917 года, в которой Богданов отмечает во многих российских политических партиях центральную роль «диктатуры лидеров», определяющей «власть духовную», основанную «на свободной вере». Автор подчеркивал опасность такой ситуации. «Каждая организация, когда ей удается приобрести решающее влияние в общественной жизни и строительстве, неизбежно, независимо от формальных положений ее программы, стремится провести в обществе свой собственный тип строения, как непосредственно близкий и привычный: всякий социальный коллектив перестраивает, насколько может, всю социальную среду по своему образу и подобию. И если это – авторитарный тип, основанный на господстве-подчинении, хотя бы и духовном, то роковым образом отсюда получается авторитарная тенденция и в социальном строительстве, как бы ни была демократична, коммунистична и т. д. программа». Богданов в своей статье не говорит напрямую о Ленине, но называет авторитаризм общей характеристикой, установившейся в разных партиях, и большевики в данном случае не могут быть исключением. Таким образом, становится очевидным, что Богданов и Горький, параллельно друг от друга, не соприкасаясь после разрыва дружеских отношений, продолжают сражение, которое начинали вместе в годы работы на Капри. И если писатель погружается в издательскую деятельность не только для того, чтобы дать работу и спасти интеллигенцию от голода, но и для распространения культуры среди рабочих масс, а также пишет статьи в нескольких газетах, в которых выражает свои идеи, то Богданов создает движение «Пролеткульт», объединившее около полумиллиона рабочих и ставшее культурной лабораторией, основанной на товарищеских отношениях и коллективной работе. Как известно, Ленин вновь одержит победу, а Горький не сможет вынести авторитарный курс большевиков, десятки арестов и, по его мнению, бессмысленные жертвы. «Я за эти три года много видел, ко многому “притерпелся” […]», – пишет Горький в одном из писем к Короленко, в котором возмущается процессом над Станиславом Вольским, просидевшим несколько месяцев в тюрьме за публикацию во Франции небольшой книги, критикующей старых партийных товарищей. Это письмо к Короленко является очень важным[420] и дает представление об отчаянии писателя, чувствующего свою фактическую беспомощность перед ужасом, который он вынужден наблюдать ежедневно и который в конечном счете заставит его принять решение об отъезде из России. Переписка писателя тех лет с Лениным и другими членами партии представляет собой постоянные просьбы о помощи интеллектуалам, простым людям, священникам и даже арестованным аристократам, а также просьбы об улучшении условий жизни ученых, положение которых Горький называл «отчаянием».

Работа во Всероссийском комитета помощи голодающим, созданном 20 июня 1920 года, станет одной из последних попыток Горького сотрудничать с большевиками. Закрытие петроградского комитета, в который входили известные ученые: Н.Я. Марр, С.Ф. Ольденбург, А.Ф. Ферман, – по приказу Зиновьева, очевидно, стало одной из причин, заставивших писателя покинуть Россию. Но не единственной. «Смерть Блока, расстрел Гумилева (ускоренный потому, что Горький бросился «хлопотать» за него в Москву), наглость Зиновьева и непробиваемое мнение Ленина, что всё, чем занимается Горький, это «пустяки» и «зряшняя суетня», – привели к тому, что Горький из России уехал»[421].

4. Отъезд из Советской России: забота о здоровье или эмиграция?