Горький-политик

Религиозный образ речи, очищенный от всяких ссылок на трансцендентное, оказывался очень удобен для распространения социализма, ибо мог будить чувства, близкие воображению простого народа. Сталин хорошо отдавал себе отчет в том, что для завоевания расположения масс необходимо высказывать идеи простые, близкие и понятные каждому. В связи с этим «религиозный атеизм», выдвинутый «богостроительством», которое в своей неистовой критике трансцендентного отстаивало божественные атрибуты за человеком, превращался в орудие власти.

Очевидно, что та же самая идея «богостроительства» вновь возродилась в несколько туманном, но узнаваемом виде в речи М. Горького на Первом съезде советских писателей.

Публицистический успех, который имела его речь, помешал ее правильному истолкованию. На заключительном заседании Съезда была принята резолюция, которая наметила для советских писателей следующие ориентиры: «положительный героизм в поэзии и социалистический реализм в повествовательной прозе, слияние идеологической пропаганды с шекспировской живописностью в драматургии; любовь к классикам и к литературной традиции в целом; абсолютная свобода писателей»[512]. Максим Горький в своем выступлении на Съезде выводит метод социалистического реализма из революционной культуры в качестве ее неизбежного итога: «Государство пролетариев должно воспитать тысячи отличных «мастеров культуры», «инженеров человеческих душ». Это необходимо для того, чтобы возвратить всей массе рабочего народа отнятое у неё всюду в мире право на развитие разума, талантов, способностей. Это намерение, практически осуществимое, возлагает на нас, литераторов, необходимость строгой ответственности за нашу работу и за наше социальное поведение. Это ставит нас не только в традиционную для реалистической литературы позицию «судей мира и людей», «критиков жизни», но предоставляет нам право непосредственного участия в строительстве новой жизни, в процессе «изменения мира». Обладание правом и должно внушить каждому литератору сознание его обязанности и ответственности за всю литературу, за все явления, которых в ней не должно быть»[513].

Но это еще не всё. Было и много других моментов, которые могли привлечь внимание Сталина. А.М. Горький называл себя «весьма сомнительным марксистом». И в своей речи, в которой он вошел в столь желанную ему роль отца отечественной словесности, А.М. Горький допустил весьма значительные отступления от марксистского идеологического канона. Начал он, к примеру, со следующего утверждения: «Роль трудовых процессов, которые превратили вертикальное животное в человека и создали основные начала культуры, – никогда не была исследована так всесторонне и глубоко, как она того заслуживает»[514].

Маркс и Энгельс уделяли немало внимания анализу понятия труда. Выходит, делали они это с недопустимой поверхностностью!

Далее мы встречаем еще одно высказывание, в котором марксистский анализ подвергается еще более откровенной критике[515]: “Имеется полное основание надеяться, что, когда история культуры будет написана марксистами, – мы убедимся, что роль буржуазии в процессах культурного творчества сильно преувеличена, а в области литературы – особенно сильно, и ещё более – в области живописи, где буржуазия всегда была работодателем и тем самым являлась законодателем. Буржуазия не имела в самой себе и не имеет тяготения к творчеству культуры, […] История технических и научных открытий богата фактами сопротивления буржуазии даже росту технической культуры […][516]».