Горький-политик

Что касается отношения Сталина к Горькому, в своих воспоминаниях Гронский пишет: «Сталин относился к Горькому, на мой взгляд, весьма прохладно. Не раз мне приходилось слышать такие рассуждения: “Что такое Алексей Максимович? После поражения революции 1905–1907 гг. «Каприйская школа»: Богданов, Базаров, Луначарский, Шулятиков и прочие – враги большевизма. Во время войны выступает за поддержку войны. Колеблется. Перед февральской революцией, когда уже ясно, что монархический строй трещит, он предлагает издать газету “Луч” – правее социал-демократов, левее кадетов. Что это за позиция? Конституционная монархия или буржуазная республика вроде французской. Между февралем и октябрем – против большевиков. “Новая жизнь” – борьба против Ленина. Поехал за границу – выпускает там журнал “Беседа” – антисоветский журнал. Теперь связь с вождями оппозиционных группировок: Бухариным, Каменевым, Радеком“ […] Тем не менее Сталин прекрасно понимал, что Горький […] – это “политический капитал”»[490]. Суждение такого же рода высказано у Щербаковой в отношении участия писателя в Первом съезде писателей: «У Горького проявляется “пролеткультовский” атавизм» – и от Жданова: «Горький вчера перед пленумом еще раз пытался покапризничать […] Пришлось нажать на него довольно круто»[491]. Но как подчеркивает Гронский в своих воспоминаниях: «Сталин делал вид, что соглашается с Горьким. Он вводил в заблуждение не только его, но и многих других людей, куда более опытных в политике, чем Алексей Максимович»[492]. Гронский указывает на хитрость Сталина и глубокую наивность Горького, который, очевидно, в момент возвращения из Италии не полностью понимал тяжесть ситуации на родине и был искренне воодушевлен достижениями коммунизма. Как утверждает М.А. Ариас-Вихиль, Сталин «артистически разыгрывал дружбу с Горьким, на самом деле не доверяя ему. Это была очень тонкая игра»[493]. Уже в 1934 году Горький не сможет повернуть назад и должен будет принять правила навязанной ему игры.

Советский режим настолько упрочился, что легко мог обойтись без разноплановых и разнородных писательских организаций. Ему теперь было под силу взять под контроль всю русскую литературу. С этого момента советские писатели, или по сталинскому определению, «инженеры человеческих душ», были сведены в политический союз, членство в котором являлось само по себе политическим, а не литературным фактом.

Теперь писатели располагали Литературным институтом, в котором молодые дарования должны были овладевать мастерством, не отступая при этом от строгих предписаний. Не доставало лишь единой эстетики, которая бы подвела общий идеологический фундамент под всю эту конструкцию. Именно таково было назначение Первого съезда советских писателей, собравшегося в Москве 1 сентября 1934 г. Он предоставил последнюю возможность для относительно свободного и, во всяком случае, оживленного обмена мнениями о такой великой проблеме, как отношение литературы к революции, социализму, обществу. Потом наступит долгая ночь конформизма и тотального государственного и полицейского контроля. Эту перспективу Горький осознавал прекрасно. В одном из писем В.М. Молотову в начале 1936 года Горький жалуется на недостаточный уровень писателей: «Стыдно пред революционной литературой Европы, которая читает наши книги все больше и внимательнее»[494]. В Союзе писателей Горький жаловался на отсутствие собраний и какой бы то ни было дискуссии: «В Союзе за полтора года после съезда не было ни одного дискуссионного собрания литераторов, а ведь поговорить, поспорить есть о чем!» Вот, например, по поводу статей Эренбурга о Маяковском, по вопросу о пределах свободы творчества? Союз устроил для них хоть один литературный вечер. Что это? Паралич? Саботаж?»[495].

2. Теория социалистического реализма

Нескольких страниц недостаточно, чтобы представить во всей полноте идейный контекст горьковского выступления на Первом съезде советских писателей, которое, однако, повторяло почти полностью текст статьи «Разрушение личности», отвергнутый Лениным, усмотревшим в ней присутствие опасных богдановских идей, а теперь в полном объеме принятый Сталиным. Между прочим, текст этого доклада Горький за несколько дней до Съезда отправил большевистскому лидеру на одобрение: «Посылаю Вам мой доклад и, если в него нужно внести поправки, прошу Вас дать мне об этом знать насколько возможно скорее»[496]. Парадоксальным образом Сталин, по крайней мере, формально, не обнаружил ничего неправоверного в докладе писателя, хотя не был полностью удовлетворен содержанием. В письме к Когановичу от 18 августа 1934 года он пишет «Съезд писателей вчера открылся. Вступительная речь Горького, как вы уже знаете из газет, вышла у него хорошая. Доклад, конечно, не так, но на съезде настроение хорошее, бодрое»[497].