Горький привкус любви

Ах, как хотелось быть ректором в сорок лет! Но еще больше не хотелось прослыть карьеристом, идущим к своей цели по головам, ведь Григорий Анатольевич Сергеев работал с ректором с первого дня и многих спас от его гнева.

– Евгений Михайлович, когда у нас родился второй ребенок, мы наконец-то получили право на кооператив, —сказал я. – Полгода назад перебрались наконец-то из коммуналки в трехкомнатную квартиру, жена не работает, и мы в долгах как в шелках. Я никогда не расплачусь, если не сделаю рывок. На трехлетний отпуск рассчитывал не столько для завершения диссертации, сколько для заработка. Изредка я езжу по Союзу с лекциями от общества «Знание», а это большие деньги. За два года постоянных поездок я верну деньги, взятые в долг на первый взнос. Надеюсь, вы меня поймете.

– Серьезный аргумент. И что, много ты должен?

– Много, но я все продумал и через два года рассчитаюсь с долгами.

– Честно тебе скажу: расстроил ты меня, но это убедительная причина, и я действительно обещал тебе отпуск. Что тут поделаешь – иди, готовь документы в докторантуру.

***

Когда Глеб после защиты докторской диссертации вернулся в академию, Евгения Михайловича уже не было в живых.

Внук дворянина и сын репрессированного инженера-конструктора, Евгений Михайлович Приозерский был ревностным приверженцем коммунистической идеи. Сословность, с его точки зрения, дискриминировала, унижала и разрушала личность. А причиной гибели его отца стала не система, а человеческие пороки – зависть, ущербность, ненависть.

После разоблачения культа личности Сталина он стал партийным работником и, получив доступ к архивам НКВД, изучил дело отца. К своему ужасу, он обнаружил пачку доносов соседей и сотрудников, друзей и родственников, обвинявших отца в шпионаже.

Благодаря железной воле, целеустремленности и работоспособности Евгений Михайлович всегда добивался поставленной цели. Сталкиваясь с сопротивлением, признавал только одну тактику – идти напролом. Ради достижения цели мог пожертвовать хорошими отношениями. Ко всем, не исключая себя, предъявлял высокие требования. Разгильдяи и лодыри, подвергавшиеся резкой критике ректора, его люто ненавидели.

– Ваша любовь мне ни к чему, – не уставал повторять он. – Работайте хорошо, будьте порядочными людьми – вот все, что от вас требуется.

Когда в тысяча девятьсот девяносто первом году система пала, деньги стали сильнее власти, беспредел заменил закон, сила и наглость стали основными способами достижения цели.

На его глазах разрушалась великая страна, строительству которой он посвятил всю жизнь.

Начавшаяся бестолковая реформа высшей школы сводилась к бюрократизации образовательного процесса и приводила к деградации вузов. Менеджеры – бывшие торговцы женскими сапогами и колготками, не имевшие ни малейшего отношения к системе образования, – перекраивали ее на свой торговый лад.

Все эти перемены Евгений Михайлович переживал как личную трагедию, как закат гуманизма на планете. Перед ним образовалась зияющая пустота, которая затягивала его в свое черное пространство, не стало уверенности в завтрашнем дне, надежд на будущее.

К нему – сильному, жизнелюбивому человеку – все чаще стали приходить мысли о бессмысленности дальнейшей жизни. Островком психологического комфорта оставалась семья. Жена и дети всегда и во всем поддерживали его. Но однажды, когда он в очередной раз стал рассуждать о безыдейности коммунистов, массово сдающих партийные билеты, жена в сердцах заметила:

– Так и шел бы на баррикады, раз ты такой идейный!

Эти слова, сказанные самым близким человеком, надломили его. Он ощутил боль и стыд за свои беспомощность и трусливость. Ему стало неуютно дома, и он все чаще и чаще допоздна засиживался в своем кабинете, погружаясь в депрессию.