Горький привкус любви

Андрей Андреевич был человеком тщедушным, сутуловатым и незаметным. Говорил он тихо и как будто все время извиняясь. С его лица не сходила доброжелательная улыбка. Беседуя с коллегами, он, казалось, совершенно искренне говорил им комплименты, восхищался их профессиональными достижениями и, как он говорил, «удивительной способностью позитивно влиять на людей». Он восторгался мужьями и женами, детьми и внуками сотрудников. Андрей Андреевич никогда ни о ком не сказал дурного слова, старался всех оправдать, и поэтому в коллективе его считали милейшим человеком.

Но по ночам, когда вся семья спала, Андрей Андреевич садился за кухонный стол, старательно затачивал карандаш (он любил писать, а не печатать, причем писать именно карандашом, а не ручкой – так больше оставалось ЕГО в строчках текста) и писал. Писал то, что хотел сказать в личной беседе, но не посмел то ли из нежелания вступать в конфликты, то ли из гуманных соображений. Но, как бы то ни было, молчать о невежестве, пороках и преступлениях, бесконечно совершаемых вокруг, он не мог. Андрей Андреевич писал в министерство донос на ректора, ректору – на проректоров и деканов, деканам и проректорам – на заведующих кафедрами, заведующим кафедрами – на преподавателей и обо всех них – президенту. Скрупулезно выверив каждый факт, каждое слово, он вносил текст в компьютер и путаными ходами, через несколько e-mail’ов, чтобы не дай бог не обнаружился автор послания, отправлял адресату. Так он исполнял свой гражданский долг, как он его понимал, будучи искренне убежден в том, что выполняет миссию тайного мстителя и восстанавливает справедливость.

Результатом этой его деятельности были многочисленные скандалы, следовавшие один за другим. Андрей Андреевич наслаждался происходящим и искренне верил, что делает благое дело и помогает миру стать лучше.

***

Подготовка к выборам ректора началась, как только Кежаев собрал ядро верноподданных, состоявшее из новых, мало знавших друг друга людей. Объединяли их лишь два качества: неуживчивость и стремление к наживе. Ректор щедро одаривал свою, как ему казалось, команду за счет ущемления большинства.

Эти люди ходили по кафедрам и структурным подразделениям, прощупывая настроение сотрудников. Списки недовольных передавали начальнику охраны, который выборочно организовывал выговоры за прогулы забывшим пропуск. Не привыкшие к пропускному режиму бедолаги несколько месяцев жалкой кучкой толпились у проходной, искренне не понимая, почему они не могут приступить к работе, когда они уже здесь, в университете.

Кежаев был склонен к мистицизму, поэтому выборы были назначены на период между затмениями луны и солнца. Согласно учениям мистиков, все, что совершается в такое время, незыблемо. Позже, когда Александр Степанович многократно, но тщетно пытался устроиться на более престижную работу, его жена не без злорадства замечала:

– Ты же сам загнал себя в угол, устроив выборы между затмениями!

– Не радуйся прежде времени: мой час еще придет! – злобно огрызался он.

А видел он себя ни много ни мало – министром образования, реформатором, каких прежде не знала Россия.

***

Члены предвыборной комиссии по двое-трое присутствовали на собраниях по выдвижению выборщиков. Согласно одним им известным критериям они делали краткий анализ работы того или иного структурного подразделения и рекомендовали кандидатуру выборщика из числа «самых достойных». Как правило, сотрудники лениво голосовали, а если кто-то все же выдвигал альтернативную кандидатуру, то из рукава доставался козырный туз: «Вы, конечно, решайте сами, но вряд ли правильно в качестве представителя предлагать человека, имеющего выговор за нарушение трудовой дисциплины», – после чего озвучивались дата и номер приказа. На кафедрах же почти автоматически проходил заведующий, на которого всегда можно было надавить.

На предварительном собрании вырабатывалось положение о выборах и демонстрировался бюллетень с четкими «да» и «нет» напротив фамилии претендента. Однако, к удивлению выборщиков, в день голосования из бюллетеня исчезла форма «да – нет», а осталась лишь фамилия кандидата. Выборы были безальтернативными. Опущенный бюллетень означал «да», а для возражения требовалось зачеркнуть фамилию. Но даже при этом каждый третий обреченно доставал ручку и под запись видеокамер и вспышки фотоаппаратов зачеркивал ставшую ненавистной за полгода фамилию, ясно осознавая, что вычеркивал себя из числа сотрудников университета.

***

К столу выдачи бюллетеней для голосования подошла Галина Николаевна Павлова. Она пробежала глазами маленький листок и с удивлением спросила:

– А почему изменена форма бюллетеня?

К ней тут же подскочил вертлявый молодой человек, приведенный Кежаевым специально для организации выборов, закружил вокруг нее и, размахивая кучей бумажек, затараторил:

– Таково решение комиссии по избранию, протокол номер два.

– Какая комиссия, когда на собрании выборщиков была принята совершенно другая форма?