Горький привкус счастья

…А тогда, узнав о беременности дочери, Нинель Станиславовна немедленно потребовала виновника в дом. Ужин прошел на удивление спокойно, по-домашнему. Говорили больше об институте, перспективах будущей работы, поддерживая благородное стремление Ивана преподавать математику юным дарованиям. Потом перешли к политике. Нинель Станиславовна, подавая чай, не преминула спросить, где и как, а главное, на какие деньги будет жить молодая семья с ребенком. Ответ будущего зятя был четкий и лаконичный. Жить будут как все. На зарплату. Учителям платят сносно, да еще можно взять дополнительные уроки и репетиторство. И напрасно Лера наступала матери на ногу, пытаясь прервать унизительный допрос. Остановить Нинель Станиславовну ей не удалось. Казалось, несостоятельные ответы будущего зятя только радовали материнское сердце.

После ухода будущего зятя Нинель Станиславовна пила валерьянку. Вначале отсчитала двадцать капель, как прописано в рекомендациях, а потом, в сердцах, вылила остаток в стакан, который подала ей дочь.

Сердце Леры замерло. Приговор родителей, как дарственная, оспариванию не подлежал. Вердикт состоял с двух коротких слов – не пара. Не мог вписаться провинциальный Ванечка с его желанием учить уму-разуму неразумных детей в стройную жизненную систему Нинель Станиславовны. Нельзя сказать, что Акулин, как глава семьи, был на стороне жены, нет. Ранний брак дочери не приветствовал, но будущий зять ему понравился. Ну, а то, что дочь беременная – это, извините, женские дела, решил для себя Акулин и больше к этой теме не возвращался.

В городскую больницу, по договоренности, Нинель Станиславовна привезла Леру рано утром, задолго до начала рабочего дня. В пустой приемной их ждала заведующая первым гинекологическим отделением. В каком-то полуобморочном состоянии от бессонной от слез ночи Лера добрела до гинекологического кресла. А потом провалилась в черную бездонную дыру. Падать сначала было больно, а потом безумно страшно, пока из звенящей темноты не появился светлый лик ангелочка. Прикосновение его маленьких ручек остановило бездонное падение. Лера силилась определить, мальчик или девочка спасли ее жизнь, и не смогла. Руки ослабли, и маленькое лучистое тельце отдалилось в пропасть, только глазки с недетской мудростью и горечью смотрели на нее. И где ей тогда было знать, что маленький ангел улетел навсегда.

На предпоследний курс Лера приехала одна без водителя на маленькой «Мазде» сочно-зеленого цвета.

Иван Кулешов пятый курс института оканчивал за сотни километров от Москвы. Ректор, пророчивший светлое будущее талантливому студенту, помог с переводом. И на том спасибо.

Уснула она под утро, долго слушая ровное дыхание Бориса. От нахлынувших воспоминаний ей вдруг стало жаль ту неопытную глупую девочку. Она прижалась к Борису, коснулась губами его спины. Он слышал ее напряженное дыхание.

* * *

У Саши истекал третий день после встречи со Стрельниковым. На душе стало легче. Жизнь, как река после весеннего разлива, возвращалась в привычное русло. Она сидела в кресле, плотно закутавшись в плед. С тех пор, как она поговорила с Лагуновым, холод не покидал ее тело. Мерзли ноги, руки, а спина мерзла так, что подчас сводило мышцы. Она старалась реже дышать.

Холод начал проходить. Женщина, сидевшая напротив нее, была вовсе не мертва. Она смотрела на Сашу, словно убеждалась, что та не спит и готова ее слушать.

– Саша, ты меня видела. Тогда на трассе мне никто не мог помочь. Меня уже не было на этом свете. А теперь мне нужна помощь. Ты единственная, к кому я могу обратиться. Найди мою дочь Татьяну и передай ей, чтобы она простила его. Слышишь? Обязательно простила. В этой жизни надо уметь многое прощать потому, что после жизни… Когда душа переходит границу…

Чтобы лучше расслышать предостережения, Саша еще ближе наклонилась к женщине, но внезапно ворвавшийся гул машины полностью заглушил и без того тихий голос незнакомки.

– Где найти вашу дочь? – Саша старалась перекричать гул.

– Спросишь у него. Он знает.

– У Лагунова?

Ответ женщины Саша не расслышала. Мобильный затрезвонил рядом с подушкой, и силуэт женщины начал медленно таять.

Первое, о чем она, придя в себя, успела подумать, – умер Лагунов. Эта мысль, неизвестно откуда пришедшая, ее напугала. Но голос в трубке был мужской, никак не похожий на голос дежурной медсестры. Стало легче. Она могла говорить сколько угодно и о чем угодно. Лагунов жив, и ей только привиделось, что с ним может что-то случиться. А завтра она у него спросит все о той женщине и найдет ее дочь, и холод уйдет, и она будет жить, как раньше. А потом уедет в Германию и будет работать в клинике профессора Шульмана, и не будет думать о… Саша огляделась вокруг. Кресло, в котором недавно сидела женщина, было пустое.

Трубка тем временем голосом Стрельникова сбивчиво рассказывала о несостоявшейся поездке и позднем времени и тут же извинялась. Спросонку она никак не могла понять ни проблем Стрельникова, ни почему тот не может вернуться к себе домой, и только мычала в ответ, пытаясь определить, который час.