Горький шоколад

– И он учится со мной в одном институте. Представляешь?

– Мм…

– И мне все равно: хороший он, плохой, добрый или злой, только теперь я поняла условность всяких там характеристик. Я люблю его. И все.

– А вот это – это зря… – Нина разом стала очень серьезной и, глубоко вздохнув, продолжила, – ведь все развеется, как дым. Тебе не кажется?

– Исключено.

– А Тимур останется. Тимур – это факт. Как можно его не любить? Он ведь не курит, не пьет…

– И что?

– Заботливый, Маша, это очень важно. Добрый, семейный… серьезный.

– Какая мне разница.

– Не видела я твоего Дениса. Но Тимур… Пожалуйста, подумай, не торопись. Не говори ему… Жалеть потом будешь.

– Завтра же скажу! Он хотел прокатить меня на своей машине. Вот я и расскажу. Вернее, ничего не буду рассказывать. Просто – прощай. Не хочу. Давай забудем весь этот ужас.

– Ужас?!

– А что же еще? Бесцветность.

И тут ей вспомнились разные мелочи, в них не было ничего особенного, но именно они создавали настроение, точнее сказать, вполне определенную мелодию, и мелодия эта была для Маши царапиной, досадной и неприятной. «Он ходит пешком по лестнице, он обязательно надевает защиту, наколенники и шлем, он не общается с теми, с кем не о чем больше разговаривать, он не рекомендует читать в транспорте… Он так и говорит: «не ре-ко-мен-дую». Рекомендация!..»

– Правильно, ну это же правильно… – возмутилась Нина. – Ты что! Зрение может испортиться. Глаза беречь надо. И защита – хорошо. А вдруг упадешь? По лестнице ходить вообще полезно. Что в этом плохого?!

– Да в том-то и дело, что все это хорошо и правильно. Не более того!

Он весь пропитан своими очевидными истинами! «Дважды два – четыре». Этакий менторский тон. «Пушкин – наше все».

– А сколько же? – удивилась Нина. – Если не четыре.

– Суть в том, как ты относишься к этому. Тебе мало? Он дорогу переходит только на зеленый свет. Всегда. И он никогда никуда не опаздывает.

– Ну, это уже слишком… Ты сама не знаешь, чего хочешь.

– Да ведь от всего этого свихнуться можно!

– Мне кажется, ты заболела. Ну, помрачение нашло, временно. А что тот Денис? Чем он лучше: везде опаздывает что ли?

– Да тут не вопрос: лучше-хуже. Денис – другой. Я не могу объяснить, что именно я люблю в нем. Мне кажется, мир обрел свою душу. Раньше были просто предметы. Ты и я, здания, дороги, деревья и планеты. А теперь в них есть душа, которая проступает в настроении, чаще грустном. И я чувствую себя причастной каждому солнечному лучу, каждой капле дождевой.

На лестничной площадке кто-то топтался, скрипнул мусоропровод, и гулко отозвалась труба, потом проскрипела дверь, и шаги стихли.

Нина задумалась.

– Ты знаешь, – сказала она, – для серьезных отношений нужно все же учитывать характер человека. Я рассуждаю так. Во-первых, чтобы работал. Во-вторых, не пил чтобы и не курил, занимался спортом. Трезвая жизнь, понимаешь. Это очень много значит!

– Я же не о том…

– А я об этом, постой. Приведу пример. У одной моей знакомой, вернее, знакомой моей мамы муж постоянно пил. Приходилось за бутылками ночью бегать. Он просыпался, кричал, требовал… В доме постоянный дым. Днем он сидит, ничего не делает, одну сигарету за другой курит. А у нее мечта – съездить в Иерусалим. Вот накопила она денег каким-то образом, постепенно. Паспорт заграничный оформила. А утром, в час отъезда, он разорвал и паспорт, и деньги. И за один день она поседела! Все потеряло смысл. Я когда встретила ее – не узнала. Вот к чему приводит любовь.

– Ну и ладно, – пожала плечами Маша, – что с того, у всех своя судьба. Ничего тут не поделаешь.

Так они разговаривали, пока не вернулись с работы родители Нины. Тогда перешли в комнату, немного поиграли в лото и расстались, довольные друг другом: прямой честный разговор всегда приятнее, чем лесть и взаимные утешения. Нина заявила, что не понимает Машу, и Маша обещала «немного подумать», хотя не могла согласиться ни с одним ее словом.

На улице шел дождь, но настолько мелкий, что не разбивался каплями: разбухая, дождь ощущался лишь влажной вязкостью густого воздуха. Все стало единым в своей цельности и неразличимым, серые дали и спящий город, трубы завода и кольца московских задымленных дорог, а Маша вновь вспомнила про кнопку в магнитофоне и про детскую фотографию в комнате Нины, но уже с другим настроением. Ведь в ракушках, что лежали на полках, шумело море.

24.

– Привет! – возле подъезда с портфелем в руке стоял Тимур, – а я только что звонить собирался, думаю, где ты. Так поздно.

– Привет, – от неожиданности Маша не знала, что сказать, – а чего ты…

– Так ведь покататься решили. На машине, – он подошел, хотел поцеловать, но Маша отступила и нахмурилась.

– Сегодня разве?

– Ну да, а когда же…

– Завтра…

Тимур лишь грустно взглянул и пожал плечами.

– Вот видишь,.. ты перепутала день. Бывает.

– А…

– Поехали? Пробок нет, красивые места посмотрим.

– Тимур, я от подруги сейчас. Домой зайду, переоденусь. Хорошо? – она взбежала по ступеням под козырек подъезда и оглянулась, – я быстро!

– Давай… – он повернул к машине, склонившись, отрыл переднюю дверь.