Горький шоколад

Тут Маша почувствовала чужой пристальный взгляд. С соседнего столика, на нее смотрела женщина. Сделав усилие, Маша вернулась к себе, и тогда поняла, что давно уже плачет. Слезы бесшумно стекают по щекам. Торопливо вытерла концом шарфа и достала из сумки телефон. Лучше создать видимость какого-нибудь срочного дела. А телефон звонил, настукивая веселую мелодию. «Тимур, твой единственный настоящий друг. Милый Тимур».

– Але, – она не знала, что говорил он на той стороне, что хотел сказать, – послушай, послушай, – нужно произнести скорее, не опоздать, ведь мир сжимается до крохотного зерна, и ты держишь его сейчас на ладони, – пожалуйста, Тимур, ты слушаешь, да?! Так слушай. Никогда не звони. Не надо. Постарайся забыть. Все, это все. Навсегда, ты понял?! Причина – во мне. Потому что я не хочу. Не хочу. И по-другому не могу.

Она отключила телефон. Тимур больше не будет звонить, не будет писать и, тем более, приезжать. Никогда! Уж в этом, учитывая раненое самолюбие и принципы чести, можно быть уверенной. На душе неожиданно стало хорошо и очень спокойно.

Маша медленно допила чай, а когда вышла на улицу – то не узнала город.

Все белело и кружилось: снег летел, закрывал ближайшие дома так, что ничего не было видно, кроме единого, неспокойного, похожего на морскую пену, снежного стремления. Она спрыгнула с невысокого крыльца и, вздохнув полной грудью, улыбнулась.

Люди и маски. Повесть

Глава 1. Дом на краю города. Марк

Два события в большом городе происходят незаметно. Убийства и похороны. И то и другое слишком обыденно и одновременно слишком серьезно, чтобы громко звучать. Лишь некоторые, тщательно отобранные прессой случаи, выплывут, будто легкая пена, на экран телевидения. Вот уж тогда заговорит про них вся страна! На короткий срок, чтобы вскоре забыть. Навсегда.

Наша история, в основе которой подлинные факты, так и останется достоянием внутрисемейных пересудов да тревожного молчания белой сирени, что посадят друзья на свежей могиле.

Как обычно тем утром бабушка Людмила Петровна смотрела новости, из которых узнала, что некий ублюдок Рафат зарезал в ночном клубе русского Васю. Метким ударом ножа, кинутым как дротик, через столы. Страна негодовала. Людмила Петровна тоже.

Она сидела в глубоком кресле перед телевизором и медленно пила, закусывая сладкой баранкой, зеленый чай. После новостей объявили прогноз погоды. Обещали похолодание.

– Марк! – разволновалась бабушка, – ты слышишь! Надень куртку, зонт возьми! Сегодня будет холодно…

Марк, двадцатилетний внук-раздолбай, курил на балконе и ничего, конечно, не слышал. Бедная Людмила Петровна. Она вспомнила Рафата и всерьез встревожилась:

– В ночные клубы – ни ногой! Ты слышишь, Марк! Марк, куда ты сегодня пойдешь… скажи.

Да-да, наши дети – всегда остаются детьми, какие бы они ни были. Так считала Людмила Петровна и была, разумеется, права. Иногда она пыталась представить, сколько сил потратила, чтобы вырастить внука. Покупала му дорогие игрушки, одежду, водила на прогулку в ближайший парк. Почти не занималась собой. Только семья и работа. Ничего другого.

– Отстань, – буркнул Марк, – я не хожу в клубы, ты знаешь.

– Убили Васю.

– Кого?

– Васю, приезжий Рафат, в клубе…того. В телевизоре….

– Аа…

– Нечисть, изуверы, – возмущалась бабушка, – понаехали. Всех вышвырнуть. Давно пора.

У нее был даже разработан собственный гениальный проект: для эмигрантов, считала Людмила Петровна, правительство должно построить отдельный город, далеко, где-нибудь на северном полюсе, и туда, собственно, их всех и вывезти. А территорию, непременно, огородить колючей проволокой. Чтобы не разбежались.

– Ба, – крикнул Марк – я ушел, пока. Замок, кстати, заедает. Хорошо бы сменить.

… Будет холодно, сказала бабушка. Да на улице – теплынь! Снег недавно растаял. Еще не успела появиться первая зелень, еще не распустилась сирень у подъезда, а небо уже громогласно сияет над серыми крышами домов, нежно-синее, жаркое, близкое, словно утренний поцелуй любимой женщины.

Марк натянул капюшон и, протолкнув пальцы в узкие карманы джинсов, быстро зашагал в сторону автобусной остановки. В такие дни ему было отчего-то особенно грустно.

Казалось, будто земля, тощая полоска затоптанных газонов, – замерла в чутком ожидании чего-то большого и великого. Притихла в мучительном и сладком томлении. Но это «что-то» не могло произойти. Никак и не при каких условиях. Глубокий вздох без выдоха! Вот, что сдерживала земля. И только солнце по-прежнему ползло из облака, словно мед из опрокинутой банки. Прозрачный поток чистых лучей тоскливо отзывался в безликом и теплом пространстве улицы.

Воскресенье… в город непривычно безлюдно. Марк запрыгнул в пустой автобус, встал у окна. Никого. Неужели все спят.