Горький запах осени

Некоторое время назад Фран, собираясь перебраться из дому в свое гнездышко, обследовала все, что могла, разумеется, и чердак. В деревенском доме это склад всего ненужного, что с годами, конечно же, опять войдет в моду. Среди остатков бесценной уникальной меблировки флидеровского дома она нашла старинную голубого плюша шкатулку с прекрасной оковкой. Это была коробка для драгоценностей. В ней оставалось несколько вещиц, считавшихся у Флидеров грошовыми безделушками, и еще фотографии. Фран уже с лестницы кричала: «Мам, быстрей, быстрей!» Я испугалась, не случилось ли чего, а Фран из сеней, сама не своя от радости, протягивает мне эту замечательную шкатулку вместе с забытой фотокарточкой.

— Что это за пышка, мамочка?

Какой жадный интерес!

— Вот это класс, — признала она. — Пальтец подходящий. Большие воротники в моде. Посмотри, и плечи подложены. Это кто?

— Это же я, Фран.

Неописуемое удивление. Я смотрела на щечки-яблочки моей Фран, смотрела на такие же щечки этой счастливой, ах, такой несказанно счастливой Надежды Томашковой весны 1946 года. Взгляд ее, светившийся любовью, был обращен к молодому, невыразимо молодому лицу ее Павла. То, что довелось нам вынести в годы войны, как-то благотворно впиталось в нас. Правда, временами, кстати и некстати, оно снова проступало, как сыпь, как заразная болезнь с неограниченным инкубационным периодом, но, на счастье, мы этого не ведали. Вот почему мы так завороженно смотрели друг на друга, блеск надежды, вера в будущее.

— Ты, мамочка? А солдатик… у вас что, любовь была? И почему расстались? Он, наверно, по-страшному тебя любил?

Вопросы, на которые она, пожалуй, и не ждала ответа. Но кто знает, может, ей и было любопытно. Нынче девушки обо всем говорят так спокойно, как мы когда-то говорили, допустим, о новом платье. Впрочем, нет, новое платье, конечно же, было событием.

— Это твой отец, Фран, — объяснила я щечкам-яблочкам. Сказала я это так, словно призналась, что разбила вазу.

Она смотрела на меня и молчала. Восторженный интерес таял. Хотела еще что-то спросить. Собиралась с духом. Потом без слов отложила фото.

— Ну можно я возьму эту шкатулку? Очищу ее, починю. Шик будет.

— Конечно, можно. Возьми и гранаты с кораллами, что лежат там.

— А почему это у тебя на чердаке такие классные вещи? Я думала, твой родной дом союзники раскокали.

— Это от Эмы и от Иренки, когда они переезжали. Ясно?

В эту минуту все то прошлое представилось мне каким-то календарным событием, которое никого уже не трогает, но над которым еще никто не смеется.