На наше плато опустился ранний осенний вечер. Точно взорвалось солнце. Оранжевые тучи и нацеленные в них островерхие холмы. В этом безумстве света они казались много выше. Поднимался ветер. К нам рано приходит зима. Леса стонали, противясь ночному холоду, и вихрю, и снегу, который вот-вот повалит, но ведь исхода нет. Надо все выдержать и пережить. В этом судьба деревьев схожа с человеческой. Порой и для нас нет исхода. Но мы должны выдержать, а случается, и хотим. Как я тогда. Чего я ждала, чего я хотела? Мало, до невозможности мало, но и это казалось мне совершенно недостижимым. Хотелось мне быть такой, как Эма и Иренка, делать то, что — как я понимала — делают они.
Иренка неожиданно возникла возле меня. Не виделись мы давно. Мне показалось, она постарела. Нет, не то. Просто повзрослела. Все такое же маленькое нежное лицо с серыми глазами, но глаза уже были другими. Говорила она обычные вещи. То есть обычные с точки зрения людей, познавших войну. Для современников это звучало бы устрашающе, а для нас это был каждодневный хлебушек.
Спросила я про Эму и Ладислава. Мы молча пошли до нижней аллеи парка. Она была почти безлюдна. Медовый аромат лип прогорк. И вновь эта тревога. Нет, это не был обычный унизительный, мерзкий страх, это было нечто худшее, чего нельзя было вынести. Иренка говорила о войне. Я слышала названия городов, которые не могла представить себе, слышала дребезжанье пражских трамваев, слышала Эму, как она играет Шопена. Мы остановились. Иренка смотрела на меня.
— Надя, мы теперь долго не увидимся, быть может, встретимся уже только после войны…
— Что происходит, почему?
— Я хочу спросить тебя кое о чем. Не торопись с ответом, дело серьезное. Ты хотела бы работать с нами, ты же понимаешь, что я имею в виду, так ведь?
Конечно, разве я могла бы поступить иначе. Даже сейчас, после стольких лет, при воспоминании о том покойном летнем дне мороз подирает по коже. Тогда у меня сильно забилось сердце. Я сжала Иренке руку. Не в силах была вымолвить ни словечка.
— На первый взгляд это не сложное задание, но не надо его недооценивать. От этого многое зависит. Тебе страшно? — спросила Иренка, как спрашивают обычно детей.
Я не ответила. Страшно, конечно, мне было страшно, но при этом я горела желанием хоть что-то сделать. Настоящий страх пришел позже и тоже исчез.
— Что я должна делать?