Горький запах осени

Сейчас мне остается разве что снисходительно посмеиваться над самой собой — такая нетерпеливость. Но я с какой-то жалостью люблю ту маленькую девочку из той далекой поры и подчас ей даже завидую.

— Ты как нельзя лучше подходишь для этого дела. Ты благоразумна, вид у тебя серьезный. Никто тебя не знает. Работаешь в известной немецкой фирме. Я сказала, что на тебя можно положиться, ты внушаешь доверие.

— Тем, другим, я бы не хотела внушать доверие, — сказала я чуть раздраженно.

— Слушай внимательно. Раз в неделю тебе придется зайти в переплетную. Этот магазин я тебе сейчас покажу. Работает там пожилая женщина, ты подашь ей листочек…

— Какой листочек?

— Он у тебя в кармане труакара. Сейчас не доставай. Этой женщине скажешь вот что: «Пани Грушова, то бишь Грушкова, все уже готово?» Без этих слов пани Грушкова решила бы, что тебя посылает кто-то другой, и ответила бы, что это не их заказ. А вообще ты должна держать себя совершенно естественно. Заметь она у тебя какое-то волнение или страх или что-то похожее на браваду — не станет с тобой разговаривать. А сделаешь все как надо, она ответит: «Девонька, да ведь это уже старый заказ. Придется вам немножко подождать, загляну на склад». Если кто-нибудь окажется в лавке, она прежде обслужит того, настоящего заказчика. Потом принесет тебе сверток. Он уместится в этой твоей синей сумке. И потом она добавит: «За второй книжкой, девонька, приходите на будущей неделе. Тогда и рассчитаемся». Сверток ты должна будешь тут же отвезти на Летну. Это я тебе еще объясню.

— Что будет в этом свертке?

— Надя, если ты относишься к этому серьезно, запомни основное правило: не расспрашивай. Чем меньше будешь знать, тем лучше. Я этого не знаю, и ты также, понятно?

Мы вышли из парка. На площади, которая тогда называлась Сеноважная, миновали магазин с вывеской ПИСЧЕБУМАЖНЫЕ ТОВАРЫ — ПЕРЕПЛЕТНАЯ, написанной сперва по-немецки, потом по-чешски. В витрине красовалась кой-какая досадная бутафория, чтобы люди не забыли, что когда-то было в продаже и, возможно, еще будет. Я не осмелилась слишком уж осматриваться по сторонам или зайти в магазинчик — поглядеть на пани Грушову, то есть Грушкову. Иренка шла спокойно. Неприметно обратила мое внимание на эту лавчонку, а сама при этом смотрела на противоположный тротуар, где скакали дети, играя в «классики».

— Возьмешься? — спросила она, по-моему совершенно излишне, когда мы миновали магазин.

— Я ведь уже сказала, Иренка.

— Взвесь все как следует, это только кажется легким, но дело серьезное и опасное.