Горькое молоко. Золотой брегет. Тюремный шлейф

— Ты тут мне прекрати калякать? — грубо оборвал мастер Беду. — Нашёл блатного с порванной задницей. Кумовской работник он, вот кто. Фенюшкина изобретение, но я тебе ничего не говорил, имей в виду. Мамай паршивец и на меня рапорта писать надумал. Только не впрок всё это. Мне их показывают и рвут. Если бы сволочь Фенюшкин был трезвенником и ценным работником, я бы с работы давно вылетел. Его из цензоров по блату на эту хлебную должность перевели. Я не боюсь остаться без работы. С моей профессией на чекушку водки и кусок хлеба всегда заработаю. Правильно, я говорю Дух?

Беда утвердительно мотнул головой.

— То — то, — довольным голосом произнёс дядя Миша.

…Беда приносил продукты в потребительскую тумбочку, которая у них с Юркой и Гессом была общей. Ничего не говоря, своим близким друзьям об источнике поступления, он молча в надлежащем порядке, чтобы не видели посторонние глаза складывал провиант в тумбочку. Юрка с расспросами не лез, но догадывался. Рассказ мастера о Шамиле, он тоже оставил при себе, потому — что обвинение это было весьма серьёзное и чтобы предъявить его Шамилю, нужны неопровержимые факты, а для этого необходимо время. Но подозрения свои по нему Юрке и Бугру изложил. Пообещав, что предоставит им вскоре неоспоримые факты.

Чтобы вывести на чистую воду блатного стукача, Беда решил провести разоблачительную акцию. И поставил эту акцию в первоочередную жизненную программу. Колонисты должны знать истинное лицо бывшего лидера колонии.

Он нашёл в рулонах ткани пустую бутылку от портвейна, которая осталась после дяди Миши. Вечером в каптёрке налил вместе с Юркой в неё подсолнечного масла, и залили пробку сургучом, кусок которого нашли по случаю в комнате музыкальных и духовых инструментов. На следующий день, идя на работу, он положил во внутренний карман телогрейки бутылку. Свою телогрейку в мастерской закопал на вешалке в гуще других. За пятнадцать минут до перекура, он отпросился у мастера добежать до санчасти, но одел, как бы перепутав телогрейку Шамиля. А Шамиль, выходя на улицу курить, своей верхней одежды не обнаружил. Поэтому накинул на себя телогрейку Беды.

Беда стоял с Липой на втором этаже санчасти, которая была переполнена воспитанниками — симулянтами. Они по разным причинам не вышли либо на производственную зону, либо во вторую смену в школу. Одни пришли косить под больных, а другие пришли выпрашивать себе освобождение, чтобы не угодить в карцер. Из окна хорошо просматривался угол, портновской мастерской, где находилось место для курения. Они видали, что Шамиль не сел на скамейку, как другие. Он стоял, не застёгиваясь, слегка запахнувшись, придерживая правой рукой левую сторону, как — бы оберегая бутылку.

Беда появился в мастерской, когда все уже сидели на рабочих местах.

Он, не показывая вида, что надевал чужую телогрейку, сел молча, за машинку и продолжил шить брюки. Шамиль так же не подавал вида, что курить выходил не в своём одеянии.

После работы из мастерской Беда вышел последним. Его телогрейка с бутылкой висела в одиночестве. Нацепив её на себя, он пошёл к себе в корпус. В каптёрке отбил сургуч с горлышка бутылки и засунул её в валенок, который положил под радиаторы, расположенные горизонтально в два ряда по пять секций. Служили они для просушки мокрой обуви.

Следом за ним с производственной зоны пришёл отряд. Бугор и Юрка прошли в пролёт к Беде.

— Получилось, что с бутылкой? — спросил Гесс.

— Кажется да. Возможно, сегодня будет шмон? Надо предупредить всех, чтобы из курков запрещённые предметы убрали и самим от них срочно освободиться, чтобы палева не было. Спрятать временно в других отрядах у своих пацанов. После ужина, всех культурно надо усадить за уроки. Создать дисциплинированную обстановку, и ждать гостей.

— Неужели Шамиль способен на измену, мне не верится? Такой законник и срок у него шесть лет, — недоумевал Гесс.

— Если пообещали отпустить по одной третьей это два года сидеть, а они уже подходят у него. Вот и подписался на такую низость. За скорую свободу некоторые, зад свой поставят, — изрёк Беда, — но я буду рад, если ошибся в нём, хоть я его и органически не перевариваю. Был бы нормальный парень, я бы нашёл с ним общий язык, работая вместе. Но интуиция мне подсказывает, что попка у него заляпана, поэтому он с нашими земляками в контакт не вступал, а только показывал свои зубы.

…После ужина Беда с Юркой, зашли в каптёрку, вытащили бутылку из под радиаторов на свет божий, и жирными крупными буквами, на свободном месте этикетки подписали «Масло Подсолнечное». Закрыв каптёрку, чтобы туда никто не заходил, они сели на кровати у себя в пролёте. Сделав умный вид, взяли в руки книги. Юрке Бороде Беда всучил томик Сумарокова, а себе взял изученный им томик Аристотеля. Эти книги Беда, как принёс из библиотеки, Юрка ни разу в руки не брал. Такая литература была не для него. Он кроме деревенской прозы больше ничего не признавал.