Горная долина

На следующее утро Захо снова оказался около дома, на этот раз в сопровождении человека по имени Голувайзо. Делать мне было нечего, и я сел с ними под деревьями у края взлетной дорожки. Почти сразу же я узнал, что Голувайзо — «тул-тул»[51] нагамидзуха: официальное лицо, подчиненное лулуаи. По мысли белых, учредивших эту должность, она предназначалась для знающего пиджин-инглиш человека помоложе, который мог бы служить переводчиком своему старшему коллеге, менее приобщенному к белой цивилизации. Когда я узнал, что Голувайзо принадлежит к гехамо, мне стала ясна причина его появления, хотя Захо не сразу заговорил о ней. Он начал с того, что напомнил о нашем разговоре накануне утром, и, обращаясь за поддержкой к Голувайзо, засыпал меня детальными сведениями об отношениях между нагамидзуха и гехамо. Они, гехамо, не могли примириться с положением Макиса, потому что перед прибытием белых баланс сил все более и более склонялся в их сторону. Выдвижение Макиса после установления власти белых и рост престижа его группы фактически поменяли местами гехамо и нагамидзуха. С неодобрением отозвавшись о таком положении вещей, Захо и Голувайзо указали, что нагамидзуха малочисленны, что, если бы не запрет на военные действия, они не смогли бы сами защитить себя в случае войны. Им пришлось бы прибегнуть к помощи превосходящих сил союзников, например тех же гехамо, в противном случае их полностью уничтожили бы. Гехамо жаловались не только на то, что имя Макиса знала теперь вся долина, что он пользовался завидной репутацией; их раздражало также и то, что белые утвердили его на посту, который дает ему власть над его благодетелями, не являющимися «людьми Макиса». Это было незаслуженным унижением для гехамо, неоправданным преимуществом для нагамидзуха, и принцип равенства требовал официального разделения двух групп путем назначения отдельного лулуаи для гехамо. Тогда я поинтересовался, кто бы мог им стать. Захо взглянул на Голувайзо, который, однако, ответил сам.

Голувайзо насторожил меня с самого начала. Для этого было достаточно одной его дружбы с Захо, но внимательные наблюдения за Голувайзо с самого начала встречи усугубили мою неприязнь к нему. Я тогда еще не знал, что определенные качества означают для гахуку «силу», иначе, возможно, сразу же отнес бы Голувайзо к «сильным людям» и таким образом чересчур упростил бы его личность. Он казался на несколько дюймов ниже ростом, чем Захо, но в основном разницу следовало отнести за счет причесок, так как Голувайзо был по новой моде коротко пострижен. Молодой человек лет тридцати, некрасивый в строгом смысле слова, он безусловно не был лишен привлекательности. Его темно-коричневая кожа светилась бархатными оттенками, которые у других, как правило, скрывала грязь. Голувайзо был опрятен, а его чистый лап-лап цвета хаки держался на кожаном поясе с медной пряжкой.

Он предоставил говорить Захо, хотя лучше его знал пиджин-инглиш, а сам сел с безразличным выражением лица, скрестив ноги и выпрямив спину, и, почти не двигаясь, наблюдал меня с расстояния нескольких футов. Меня беспокоил вызов, который я видел в его позе, а также в глазах, не отрываясь смотревших из-под удлиненных век. Глаза были странно противоречивыми: темно-карий бархатный оттенок и длинные черные ресницы наводили на мысль о мягкости, в них же на самом деле была жесткость, а блеск их выдавал волю, которая придавала рту Голувайзо твердость и повелительность. Время от времени мускулы его щек невольно и почти неощутимо двигались, выдавая внутреннее напряжение. Только руки его висели между коленями непринужденно, без всякого напряжения, хотя и они каменели при одном лишь намеке на сопротивление, которого он, казалось, всегда ждал. Он производил впечатление человека гордого и своевольного, с которым лучше не связываться. Выражение его лица не было жестоким в строгом смысле этого слова, но чувствовалось, что жестокость может быть легко в нем разбужена.

Таков был кандидат — по его собственному признанию — на пост лулуаи гехамо, и я понимал, что он и Захо, а возможно, и многие другие рассчитывают привлечь меня на свою сторону. Но интрига развертывалась слишком быстро. Все их обвинения могли оказаться абсолютно ложными, но, даже если они были справедливы, я не желал связывать себя с их замыслами. Однако и восстанавливать их против себя тоже не хотелось. В конце концов их приход мог оказаться мне полезным, когда я перейду жить в Сусуроку. Я попытался объяснить, что между мной и «белым правительством» нет никакой связи, но так и не убедил их, и несколькими минутами позднее мы расстались.