Горная долина

Мне, наблюдавшему за юношами изо дня в день, трудно было представить себе, какими бы они стали, не приди в долину белые. Они достигли возраста, в котором многие из людей старшего поколения уже пользовались прочной репутацией воинов. Хасу больше всех подходил для этой высшей формы выражения мужественности. У него было сложение «сильного» человека — его фигура одним своим видом вызывала уважение и восхищение, а его юношеская молчаливость предвосхищала крутой нрав, какой был у людей типа Гапирихи, их агрессивность, не желавшую мириться с бесконечными дебатами и условностями равенства. Из Лотувы и Хуторно могли бы получиться рядовые воины, послушные, находящие удовлетворение в силе своего мира. Труднее было подыскать в этой жизни место для Хунехуне. Он был не менее склонен к самолюбованию, чем его сверстники, не меньше гордился своей внешностью, когда, готовясь к празднеству, наряжался в набедренную повязку из коры, украшал голову перьями и раковинами, умащал жиром кожу и до неузнаваемости раскрашивал лицо яркими красками. Он танцевал с сосредоточенностью, присущей самым сильным мужчинам, бил в барабан, пел до хрипоты, переваливался в танце с боку на бок, рассчитывая каждое свое движение на толпы зрителей, чье восхищение он надеялся завоевать. Он принял привилегии мужчины, пользовался ими и ревниво охранял, но мог также стать в позу стороннего наблюдателя и с брезгливой объективностью оценить претензии мужчин на превосходство. Свойственная ему мягкость не сочеталась с честолюбием, и ему повезло, что он жил в такое время, когда служба у европейцев заменила традиционное обучение насилию.

Все четверо были слишком молоды, чтобы ясно помнить засады и битвы, которые были еще так свежи в памяти взрослых. Если исключить отдельные взрывы насилия, к тому времени, когда мальчикам было около десяти лет, администрации удалось, хотя и не без труда, установить мир в долине. У мальчиков остались лишь смутные воспоминания о том, как они покидали родные места, как с искаженными страхом лицами жались к ногам женщин, спасавшихся бегством. Ни один из четверых не высказывал сожалений по поводу того, что ему не пришлось участвовать в войне, но в то же время нельзя сказать, что в их душе не находил отклика неугасающий интерес старших к этому явлению недавнего прошлого. Они с напряженным интересом вслушивались в рассказы о подвигах и в конце таких бесед вставали, расправив плечи несколько шире и подняв голову несколько выше обычного, гордые успехами своего рода. Их горделивая осанка в таких случаях выражала, вероятно, нечто большее, чем сознание того, что и они причастны к героическому прошлому. Дело в том, что юношей тоже иногда чествовали как победителей на поле боя, где вместо копий использовались руки и ноги, где репутация их группы катилась вслед за твердым мячом из волокон древесной коры, который должен был любой ценой оказаться между деревянными кольями ворот противника.

Этот «футбол» был не просто спортом — он заменял хину: применение силы для сведения счетов между дружественными племенами. Причиной для вражды между ними могли быть случаи супружеской измены, кража свиней или убийство. В отличие от войны — рова, означавшей непрекращающиеся военные действия против враждебных групп, хина кончалась, когда пострадавший воздавал обидчику око за око. Поскольку администрация запретила применение силы в любой форме, селения, считавшие себя обиженными, вызывали противников на встречу по «футболу», во время которой соблюдались традиционные правила хины. Игра напоминала регби, но встреча порой длилась несколько дней, а численность каждой команды резко колебалась — в критические моменты она достигала тридцати игроков. Команда, представлявшая обидчика, вступала на поле, уже имея одно очко — оно обозначало действие, которое должно быть отомщено. Противник, представлявший пострадавшего, старался сравнять счет — не выиграть, набрав большее количество очков, а просто ответить на каждый гол обидчика. Страсти разгорались, и вести точный счет было почти невозможно. Игра неизменно превращалась в нечто похожее больше на рукопашную схватку, чем на организованное состязание, однако в конце концов справедливость торжествовала. Встреча кончалась, когда старейшины, представлявшие обе стороны и наблюдавшие за ходом игры, решали, что счет сравнялся. Только тогда команда, бросившая вызов, покидала поле удовлетворенной.