Горные орлы

— Но дело не в количестве прожитых лет, а в искусстве осмысленно прожить жизнь, в воспитании себя как борца за переделку природы, за социалистическое преображение жизни, чему нас учит партия Ленина, — вновь заговорил Дымов.

Он спешил высказать Адуеву то, что давно занимало его. Селифон не сводил глаз с удивительного старика.

Он слышал, что Дымов — большой патриот Алтая, проповедник красоты жизни, но его поразила юношеская страстность высказываний старика.

— Партия! Это же непередаваемая глубина мысли, сверкающих дел. Прицел партии — на полное научное управление природой… А вы понимаете, какая это широта открывающегося перед нами действия…

«Вот кого Вениамину надо будет привлечь в наш клуб», — сразу же решил Селифон, как только Дымов заговорил о преображении жизни.

— Можно ли было работать так успешно над преображением природы и жизни раньше в России? Как пчеловод, я больше пятнадцати лет потратил в Чарышской станице на внедрение рамочного улья, пока близкие с нашей станицей пасечники-богатеи убрали «колоды» и завели первые «ящики». В тысяча девятьсот двенадцатом году я предложил чарышской купчихе Шестаковой ввести севообороты и удобрения на ее полях, и вы знаете, что ответила мне эта довольно образованная миллионерша: «Дурак ты, Василий Павлыч. Нам и новых земель ввек не выпахать…»

«Обязательно, обязательно надо привлечь! — слушая Дымова, думал Адуев. — И как мы раньше не догадались!»

— Только сейчас у нас начинается пора научного земледелия. К этому нас привела советская власть, с ее страстью к новаторству. И высокие урожаи мы уже держим в наших руках…

При этих словах агронома Адуев не мог больше уже думать ни о чем, стараясь не проронить ни одного слова из того, что говорил Василий Павлович.

— Золотое мичуринское правило — не ждать от природы милостей — становится смыслом жизни не только передовых агрономов, но и уже некоторых передовых колхозников…

Дымов пристально посмотрел на смутившегося Адуева. Заглянув, казалось, в самую душу гостя и поняв, что творилось в ней, старик поспешно продолжил:

— Да, да, высокие урожаи в наших руках. После открытия закона стадийности развития растений, яровизации, вегетативных гибридов время слепой зависимости от матушки-природы миновало.

Больше половины ученых слов агронома были еще не понятны Селифону, но за ними он почувствовал такую огромную важность, что тотчас же решил:

«Ночи спать не буду, а изучу».

— Пойдемте, я покажу вам и мой маленький опыт в этой области.

Дымов направился мимо ульев и каких-то грядок, с отметками на колышках, в другой конец сада. Адуев поспешил за ним.

— Вот на этом метре земли, — указал агроном на один из квадратов густой стерни, — в результате повторных опытов трех лет я заглянул в ближайшее будущее (об этом я готовлю статью в журнал, только не знаю, пропустят ли ее сидящие там всесильные монополисты науки), — вскользь обронил Дымов. — Я считаю вполне возможным, при соответствующей обработке и уходе, выращивать… — Старик на мгновение замолк, пытливо устремив острый взгляд в лицо Адуева, и негромко закончил: — Пятисотпудовые урожаи с гектара…

— Пятисотпудовые?! — переспросил Селифон.

— Да. Дома я вам подробно раскрою технику уплотненного, перекрестного посева, и вы сами убедитесь, что дело это вполне реальное. Вполне! — закончил агроном.

Адуев смотрел на необыкновенно мощную стерню пшеницы и даже по внешнему виду ее убедился в справедливости слов Дымова. Стерня была такая густая, а каждый стебель ее так прочен, что напоминала она больше скошенный камыш, чем пшеницу.

Дымов присел на корточки. Адуев опустился рядом с ним.

— Здесь посеяно шестьсот шестьдесят семь отборных зерен, а, раскустившись, выросло девятьсот восемьдесят стеблей — и с каким колосом!.. И, как видите, расстояния в пять-шесть сантиметров между стеблями оказалось вполне достаточно, чтобы солнце и воздух, при хорошо подготовленной почве и трехкратной подкормке сделали остальное…

Старик гладил стерню.

Адуев невольно повторил движение Дымова, и его руке при этом прикосновении передались и волнение ученого и гордость за родную землю, способную давать такое невиданное в мире богатство.

Они смотрели в лицо друг другу — старый ученый агроном-опытник и молодой председатель колхоза, тайно мечтавший о повышенных урожаях.

В глазах Василия Павловича были и смущение, и радость, и желание скрыть от Адуева свое волнение. Он поднялся и усилием воли притушил улыбку, неудержимо расплывающуюся по его лицу.

Селифон тоже встал.

Дымов смотрел в долину. Влажный ветер обдувал разгоряченные их лица.