Город

— А я тебе о чем, каннибализм — это не болезнь, это выход, вынужденная мера, смекаешь? Никто нас за это не осудит, тем более не должны судить себя из-за этого и мы сами. Ну, — он поднялся с колена, поправил «Топорик». — В путь.

— А у тебя есть что-нибудь из оружия?

— Например, что?

— Ну а чем я должен им глотки резать? Ладонями? — Засмеялся Эмиль, ветер подул сильнее.

— Не знаю. Можешь просто душить. Главное, не всех подряд, а только тех, на кого я пальцем покажу. Но если так хочется, то вот, на, — Родион вынул из-за пояса самодельный нож из древесного обрубка, обломка стали и скотча, перематывающего это всё.

Эмиль схватился за рукоятку, примерил к руке, покрутил, повертел, затем, когда пообвык к клинку, товарищески указал приятелю дорогу:

— В путь.

— В путь, — согласился Родион, делая первый шаг по направлению к лагерю. Солнце начинало вставать.

Первый удар пришёлся в бок, в ребро. Эмиль ткнул его как-то неумело. Второй удар угодил в тазобедренную кость, чуть пониже того места, куда он целил. Третий удар остановился в замахе, ибо Родион извернулся так, будто и вовсе не был ранен, а затем с размаху вдарил прикладом ружья по виску Эмиля.

Тот уже почти было потерял сознание, но успел ухватиться за ногу нападающего — он опрокинул его на себя, и они вдвоём покатились вниз. Вспарывая брюшко холма, заставляя ошмётки снега взмывать к небу, каждый из них пытался подняться на ноги, но ни у одного это не получилось. Эмиль держался за голову и катился вниз, Родион не знал за что ему держаться, но продолжал неумолимо оставлять за собой кровавый след.

Свалившись к подножию, Родион потерял ружьё, в глазах у него начало темнеть и он не сразу пришёл в себя. Начал ползать по снегу в его поисках, искать своё оружие, приговаривая:

— Мой топорик, мой топорик…

В какой-то момент он посмотрел под себя и обнаружил пятно крови, которое растекалось прямо у его коленей.

Слева прилетел удар ноги. Родион свалился на бок, перекатился наугад от опасности, попытался встать, едва ли успел зацепить силуэт Эмиля, как тот снова пнул его ногой, на этот раз в место, где пару минут назад проделал ему дыру. Родя взвыл от боли, свалился на спину, поперхнулся снегом.

Силуэт накинулся на него с голыми руками, вцепился в его шею и начал душить.

Владелец ружья отбивался, бил запястьями по лицу нападавшего, впивался в его лицо затвердевшими ногтями.

Эмиль не выдержал, отпрянул, размахнулся и ударил его локтём. Затем ещё раз и ещё. Теперь и он, сидя на Родионе, измазался в крови. Его руки начали загребать снег, создавать сугроб прямо над головой человека, который хотел перерезать половину лагеря.

Эмиль засыпал его лицо, а после и голову белыми хлопьями, давил на них сверху локтями, утрамбовывая и снова засыпал. Он хоронил своего врага под снегом, хоронил заживо.

Родион, не в силах вынырнуть из под этой толщи снега или снова дотянуться до лица обидчика, в приступе страха вытянул руки в разные стороны, попытался зацепиться за что-нибудь, чтобы вытянуть себя. Под его правой рукой оказалось что-то твёрдое. Он почувствовал знакомое на ощупь дерево и металл, потянул на себя и наотмашь, не глядя, вдарил по тому месту, где предположительно должна была находиться голова Эмиля.

Ружьё врезалось обо что-то очень твёрдое и, казалось, даже проломило это что-то.

И вовремя. На последнем вздохе Родион смог высвободиться из под окутавшего его с головой снега и задышать полной грудью.

Некоторое время он просто лежал на боку и дышал. Пытался придти в себя.

Из последних сил он прижал к груди ружьё онемевшими руками, сел на колени и нашёл глазами своего бывшего товарища.

Тот успел отползти на пару метров и лежал почти без сознания. Два удара в голову тяжёлым предметом окончательно выбили из него весь дух.

Солнце пламенной свечой вилось ближе к небу, выплывало из-за горизонта, но холм, у подножия которого они боролись, скрывал этих двоих от этого света.

Родион не мог прийти в себя, что-то ему не давало, руки вконец перестали его слушаться. Пересилив себя, он поднялся на ноги, опираясь на приклад своего «Топорика», подошёл к Эмиелю и медленно наставил на него дуло ружья, стараясь не выронить оружие из ослабевших рук.

— Ну что, Эм, твоя игра… кончена… — Он покачнулся, откашлялся чем-то склизким, похожим на вкус на расплавленный металл. — Вот до чего может… довести страх, кхе-кхе. Вот до чего… ты меня чуть не убил, ублюдок, зато я… убью тебя, — в голове гудело, губы не слушались.

— И как ты собираешься меня убить, Родя? — Простонал Эмиль, хватаясь обеими руками за голову и испытывая чудовищную головную боль. — Этим ружьём?

— Этим, этим. Топориком, урод ты этакий. А что же… что же с ним не так?

— Так стреляй из пальца, толку больше будет. Из незаряженного ружья всё равно никто не стреляет.

Дуло Топорика и так из стороны в сторону ходило, ну а теперь и вовсе покосилось неловко — державший ружьё решил проверить наличие патрона в затворе.