Город

Человек в чёрном прошёл мимо. Скрипач выдохнул. Павел мог даже почувствовать дыхания других людей, которые не ослабляли улыбки, но выдыхали вместе с ним. Охранник пошёл дальше, спотыкаясь об людей, и хватанул кого-то из скопища толпы.

Паша слегка качнул головой, чтобы узнать кого, но тут же вернул её на место, чтобы не вызвать подозрений. Он видел, что это была мать с ребёнком, судя по всему, семья Владимира. Мать также была в полном восторге от того, как милостиво Капитан разрешил её мужу просто повиснуть на веревке. Но малыш не радовался, он вообще не понимал, что происходит, на его глазах были слёзы, а в самих зрачках была какая-то бесконечная прострация, перерастающая в нечто непонятное и неизвестное. Мальчик увидел смерть собственного отца.

Охранник с матерью и ребенком на её руках прошли мимо Павла. Они вышли из толпы и куда-то удалились. Скорее всего, для проведения беседы с матерью и выяснения причины, почему её сын не радуется справедливому наказанию, которое восторжествовало над тем, кто этого заслуживал.

— И последний. Настоящий подонок, — заголосил глашатай. — Тот, из-за которого Город мог потерпеть огромнейшие убытки. Альберт, инженер шестидесяти девяти лет, все заслуги которого обнулены, все труды и проекты которого были сожжены.

Для настоящего научного деятеля была страшна не столько смерть собственная, сколько смерть всех его трудов и обнуление его работ. Но Город предусмотрел и это, хорошенько протопив один из бараков бумагами и записями Альберта. А чтобы тряхнуть даже самых прожжённых, его не повесят, а сварят заживо на пару, с помощью труб, которые были приварены к подножию Генератора. С этой целью старика и раздели. Чтобы смерть его была такой же мучительной, как и окончание его карьеры.

— Твоё последнее слово, ничтожество, — крикнул глашатай.

Инженер промолчал. Павел неуверенно подобрался ближе к платформе и заметил, что у старика рот заткнут кляпом.

— Не хочешь говорить значит? — Громко спросил глашатай, пока руки инженера висели на цепях, а его взгляд был сухо вперит в пол. — Ну что ж, дело твоё, — он жестом руки отдал приказ палачу. Палач с силой крутанул вентили.

Людская прорва онемела от ужаса. Павел не мог сдержать слёз.

Прямо из под ног осуждённого вырывались столпы пара, обжигающие его тело, словно обливая кипятком, заставляя кожу плавиться и слазить до костей, а кости нагреваться и крошиться в труху. Пар яростными потоками окатывал старческое тело, которое было способно в ответ издать лишь болезненный хрип — кляп не давал ему кричать.

Человек дёргался, вырывался, трясся всем телом. От пара у него слазили волосы, лопались глазные яблоки, губы заворачивались в трубочку. В полной тишине и в одном только визге металических труб люди провели около минуты.

Когда палач повернул вентили обратно, а клубы смертельно горячего пара расступились, люди ахнули. Их взору предстал человек, заживо сваренный, сверху донизу усыпанный вздувшимися пузырями, а в некоторых местах и вовсе проглядывались кости. Само человеческое тело будто облезло и стекало со скелета.

Павел наблюдал «казнь на пару» в первый раз, а потому, заплаканный, не в силах сдержаться, он потерял сознание.

Но люди не дали ему упасть, они стояли так плотно, что…

* * *

Они стояли так плотно, что человек мог бы прижать к телу ноги и всё равно бы не упал. Давка была невыносимая. Семья Павла — Дементьевы — задержалась в Гостинице, а потому, когда настало время предъявлять билеты на пришвартованный в порту дредноут, они были слишком далеко. Отец семейства — Григорий — тянул за собой остальных. Они шли цепью. Отец впереди, расталкивал и пробивался сквозь людские скалы, что было почти невозможным, но ему всё же удавалось. Замыкающей была мать, крепко вцепившаяся в сына впереди себя, сам Павел держался за куртку отца и присматривал за матерью позади.

Человеческая масса бурлила, пенилась, её волны, сталкиваясь о преграды, сносили их, либо же обступали, раскалываясь на волны поменьше. Весь порт был усеян людьми, все они пытались выиграть себе место на спасительный корабль.

— Билеты! Билеты! — Кричал человек, принимающий билеты. Отец с семьей уже могли увидеть его, их разделяли всего несколько десятков метров. Но увязнуть в такой толпе было всё равно что в вязкой смоле, всё равно что провалиться в зыбучий песок.

— Билеты! — Продолжал кричать парнишка, желавший поскорее убраться отсюда. Он стоял в метре от мостика, ведущего на палубу корабля. Всего таких мостиков было несколько штук, но этот был ближе всего к Дементьевым — Билеты! Билеты! Ваши билеты!

Смотр билетов заканчивался, ещё чуть-чуть и мостик будет убран, дредноут поплывёт без них. У мальчишки, принимающего билеты, едва-едва хватало нервов, чтобы не приказать своим людям сворачиваться и скорее возвращаться на корабль.

— У меня дети! — Кричал мужской голос. — У меня двое детей! Возьмите их, прошу! — Два ребёнка четырёх и пяти лет оказались поднятыми над головами остальных людей. Две крепкие руки держали их наверху, а человек, который служил им опорой, умолял билетчика забрать и спасти его детей.