Потомок фольксдойче приветливо махнул рукой двум бывшим еврейским детям, которых дед его совершенно случайно не уничтожил тогда, в 1941-м, в Транснистрии.
Между-действие шестое: «Одесса была, есть и будет советской!»
Сбывшееся пророчество
Мы оставили Одессу в предыдущем между-действии 8 августа 1941-го, когда город был полностью окружен с суши, и единственной ниточкой, связывающей его с жизнью, было море.
С этого дня и начались те самые 73 дня, которые вошли в историю как «73 дня героической обороны Одессы», обороны, цель которой никак не касалась сохранения этого уникального города и, тем более, не касалась сохранения жизней его обитателей, а была обусловлена исключительно общим стратегическим контекстом войны.
Истекающий кровью город не давал возможности Гитлеру использовать его порт для подпитки рвущихся на восток германских дивизий и сковывал у своих стен большую часть румынских воинских сил.
На алтарь этой «героической обороны» одесситы положили десятки тысяч жизней на передовой и в тылу, если наш город в эти дни можно было назвать тылом.
Последние дни августа…
Последние дни августа в Одессе…
Тела, покрытые бронзой загара.
Желтая мякоть горячей пшенки во рту.
Херсонские арбузы, шаланды полные кефали…
Размечтались?!
Какие херсонские арбузы?
Какие шаланды? Какая кефаль?
Идет война!
Город бомбят днем и ночью.
Воздух пропитан желтой каменной пылью и удушающим запахом гари.
Пожухли каштаны.
Давно нет цветов на клумбах.
Стоит небывалая жара, а воды, как назло, нет.
Ни для тушения пожаров, ни для питья.
Одесса изнывает от жажды.
Румыны уже захватили Беляевку, и водонапорная станция, снабжавшая город водой из Днестра, прекратила работу.
На самом деле в Одессе всегда, с самого ее рождения, не хватало пресной воды: в окрестностях крепости Гаджибей, где дон Хосе де Рибас с милостивого соизволения матушки Екатерины «устроил» наш город, не было ни рек, ни озер.
Странный такой парадокс: вокруг, куда ни кинешь взор, искрящаяся на солнце манящая голубая вода – и нет ни глотка, чтобы утолить жажду. Возможно, что именно этот парадокс создавал то особое, можно сказать, мистическое чувство, которое испытывали одесситы к воде. Словно кочевники – жители пустыни, считавшие воду священным источником жизни.
Все градоначальники Одессы, начиная с Дюка де Ришелье, стремились дать городу воду, превратить его в зеленый оазис, засадить цветами, деревьями…
Вначале копали колодцы.
Только за один 1797 год на Молдаванке было выкопано 20 колодцев. Добытую из них воду развозили по городу на телегах, запряженных волами.
За каждое ведро воды наши прапрабабушки платили по 10–15 копеек.
Это было дорого: фунт мяса в те дни стоил 20 копеек.
Но вскоре на желтых морских обрывах обнаружились выбивающиеся из-под камней ручейки пресной воды.
Ручейки были названы фонтанами: Большой Фонтан, Средний, Малый…
Фонтаны были не очень обильны, но вода в них по вкусу была лучше колодезной, и об этой, колодезной, стали уже говорить презрительно: «
Прошло еще сто лет, и в 1853-м в Одессе наконец появился водопровод.
Его соорудил таганрогский купец Тимофей Ковалевский.
Символом этого первого водопровода стала 45-метровая водонапорная башня, украсившая обрыв Большого Фонтана.
Водопровод принес Ковалевскому славу. Но одесские хозяйки невзлюбили эту подаваемую насосами, «машинную», воду, да и количество ее было небольшим.
«Отцы города» приняли решение строить новый водопровод.
Обсуждались два возможных проекта.
Один из них базировался на местных глубинных водах и фактически представлял собой модернизацию водопровода Ковалевского, а второй предлагал пригнать воду из Днестра.
«Залить» днестровской водой город бралась некая бельгийская фирма, за которой стояли нешуточные деньги и громкие голоса немецких колонистов.
Да-да, вы угадали, именно тех, уже знакомых нам, будущих фольксдойче.
В те давние времена предки «наших» фольксдойче были богаты и мечтали еще и преумножить свои богатства за счет продажи под новый водопровод земельных участков, подаренных им когда-то императрицей.
За местную воду ратовали одесские сахарозаводчики и фабриканты.