Город Антонеску. Книга 2

Доктор Клейман в течение многих лет занимал пост директора «своего» люпозория, и только во время оккупации, когда он был в эвакуации, его замещала доктор Щекотова.

Итак, Изя встретился с доктором Щекотовой.

Щекотова пришла одна, поздним вечером, и, видимо, старалась сократить свое пребывание в этой опасной квартире. В двух словах она рассказала Изе о люпозории и сказала, что на его территории есть вход в катакомбы, где базируются партизаны. Ни точного места, ни имени партизанского отряда она не назвала. А сказала лишь то, что в эти дни партизаны стали давать возможность укрыться в катакомбах и гражданскому населению, но поскольку спуск туда опасен, а условия жизни под землей исключительно тяжелы, семьи с детьми не принимаются.

Но по просьбе Николай Николаевича для вас мы сделаем исключение.

Изя пытался задать какой-то вопрос, но доктор перебила его.

«Вопросы неуместны, – сказала. – Вам следует просто положиться на нас и подготовиться к уходу в катакомбы. Вещей никаких с собою вы взять не сможете, питанием вас обеспечат, но вы должны закупить килограмм десять шоколаду – это ваш вклад в “общий котел”».

Разговор был окончен.

Через три дня, 17 марта, вечером, за ними приедет повозка из люпозория, и пусть их не удивляет, что на повозке будут сидеть несколько больных волчанкой – так нужно для конспирации…

Шоколад закупила в разных местах бабушка Лидия Александровна, а Тася постирала и заштопала всю их теплую одежду, и все было готово к отъезду.

Вечером 16 марта 1944 года они в последний раз почаевничали с бабушками, поплакали, посмеялись, вспоминая, как когда-то явились в эту квартиру прямиком из тюрьмы «Куртя-Марциалэ», и отправились спать…

А около 2-х часов ночи их разбудил… топот сапог по лестнице…

Вслед за этим раздался стук прикладов в парадную дверь.

Бабушка Лидия Александровна в байковой ночной рубашонке долго пищала перед закрытой дверью: «Кто там? Кто там?»

Хотя, наверное, прекрасно понимала, «кто там»!

Но, конечно, в конце концов ей пришлось отодвинуть засовы.

И в квартиру ворвались гестаповцы.

Удивительно, но пришли они целенаправленно за Изей и, ворвавшись, сразу же стали тарабанить в дверь комнаты «жильцов».

В глубь квартиры они даже не заглянули.

Кто знает, что они могли там обнаружить?!

Но Изю они арестовали и повели куда-то вниз по Успенской к морю, видимо, в районное отделение гестапо.

Тася, наскоро одев Ролли, побежала с ней вместе вслед за ними.

Изю допрашивали всю ночь до 7–8 часов утра – во всяком случае, когда он появился наконец в дверях, уже ярко светило солнце.

Тасю почему-то не стали допрашивать, и она вместе с Ролли всю ночь просидела на ступеньках лестницы у входа в гестапо.

Как оказалось, Изю отпустили «временно», до проверки смехотворного румынского свидетельства об освобождении из «Куртя-Марциалэ!»

Сказали: не пробовать драпать и прятаться…

Сказали: все равно найдем, «из-под земли достанем…»

Не знали, как были правы – Изя как раз собирались именно в этот день, 17 марта 1944 года, уходить «под землю».

Вечером приехала повозка из люпозория.

Как и предупреждала Щекотова, на ней сидели несколько больных волчанкой. Лица их были открыты, и зрелище было действительно устрашающим.

Изя, правда, ничем не выдал своего отвращения, а Тася, конечно, была шокирована, и единственным облегчением для нее стало то, что кучером был их старый знакомый Степа Мельник.

Степа тоже болел волчанкой, но, видимо, в легкой форме и вследствие этого до войны жил в городе и работал кучером в цирке на Садовой, где часто по долгу службы приходилось бывать Изе.

Ролли отнеслась к внешнему виду больных совершенно спокойно, тем более, что, бывая с отцом в цирке, она обычно околачивалась в конюшне и очень любила кучера – дядю Степу. С его помощью она свела там знакомство с дрессированными лошадками, со старой доброй слонихой и даже с одним медведем-канатоходцем.

«Погрузка» шла быстро, без суеты и даже почти без слов.

Без чемоданов, узлов, пакетов, без «здравствуйте» и без «до свидания».

Изю уложили на дно повозки на солому и укрыли с головой одеялами. Вокруг него на заполненных семечками мешках поместились больные волчанкой. Туда же пристроили Тасю и Ролли. Их лица, в отличие от лиц больных, были обвязаны платками.

Степа поднялся на козлы, тронул тихонько вожжи и лошадь послушно тронулась в путь.

Темный пустынный город они миновали без осложнений. А вот на заставе, охраняемой немцами, их остановили.

И тут обнаружилась вся «польза проказы»!

Один из солдат подбежал к повозке и осветил ее ручным фонариком.

И… о ужас!

Немец увидел… лица!

Лица больных… «проказой»!

Проказой? Ну, конечно, проказой!

Где было знать солдату о существовании волчанки?

Где было знать ему об сходстве этой волчанки с проказой?!

То, что увидел немец, для него было «проказой».

Он увидел и… завопил. Его «поддержали» товарищи.