Город без надежды (СИ)

- А я ещё провожал тебя на стену. Оказывается, ты опасная девочка.

Как ни в чём ни бывало отряхнул ладони и поднялся - точно распрямилась пружина.

Я потерянно молчала, только продолжала смотреть на него безо всякого выражения. Какой бы реакции он ни добивался, не получил ничего.

Он продолжил насмешливо и будто бы доверительно, медленно обходя меня по сужающейся спирали:

- Было время, когда мне казалось, что Хиляка, эту гору мяса, можно уложить только из гранатомёта.

Я едва ли понимала смысл его фраз, он точно произносил слова на неведомом мне языке. Ублюдок остановился за правым плечом, его дыхание касалось пряди на виске. Там, где на шее пульсировала синеватая жилка, сделалось горячо от взгляда. Меня затрясло.

- Что ж, так я и думал, - протянул Ублюдок, перемещаясь, словно перетекая, к постели Верити.

Я не знала никого, кто бы двигался, как он. Быть может, оттого что моё восприятие преломлялось через призму страха и ненависти, наделяя его какими-то почти инфернальными чертами.

Верити. Человек он или демон, я не позволю ему причинить зло Верити. Во что бы мне это ни обойдётся. Не помню как, но я встала перед ним, заслоняя постель.

Но он и сам остановился на некотором расстоянии, что можно было счесть безопасным. Верити смотрела в его сторону, но видела ли?

- Твоя сестра смелая женщина. - Казалось, я ослышалась. Он не мог в самом деле сказать это. - Зануда Билли имел со мной "конфиденциальную беседу". Касательно "последствий аборта".

Я выкручивала пальцы, совершенно переставая понимать, чего ещё от него можно ждать.

- Но... вы же не...

- Уважаемый доктор сделал для меня небольшое исключение. Вообще-то он свято хранит врачебные тайны.

Вскользь брошенная фраза навела на мысль, что после состоявшегося разговора с Ублюдком, Зануда Билли, пожалуй, выболтает профессиональные секреты разве что Папе и то, смотря насколько настойчиво тот станет его расспрашивать. Ублюдок смотрел на Верити, а та смотрела на него, тем непередаваемым взглядом человека, который уже не здесь.

Я ни о чём его не спрашивала, хотя для того было самое время. Пускай могла и хотела сделать это. Но не сделала. И не поблагодарила. Мне казалось, что "спасибо" - неуместное слово в той ситуации. Жалкое, наивное слово.

Я не испытывала искренней благодарности к любимчику Папы. Я чувствовала себя обязанной ему, и это не было приятным ощущением. Это была тяготеющая надо мной неизвестность, неизвестность момента расплаты, неназванной цены. Я не понимала Ублюдка, механизмов его поступков и мотивов, приводивших их в действие. Было лишь подозрение, что стала для него некой забавной говорящей зверушкой, по-своему интересной для изучения.

Он привык, что люди реагируют на него определённым образом, приучился встречать определённый набор чувств: страх, отвращение, ненависть, подобострастие. С моей стороны он видел нечто, отличное от стандарта. Совершенно бесхитростно я ухитрилась заинтересовать его на свою голову. Однако это принесло мне выгоду. Разумеется, он не стал бы продлевать срок моего трепыхания среди условно живых, если б была ему неинтересна.

В какой-то миг казалось, что он щёлкнет меня по носу, как чересчур любопытную девчонку, что беззастенчиво пялилась на него вот уже целую минуту. Он и щёлкнул, только словами.

- Бесплатный совет: в следующий раз тщательней подчищай за собой. Я тебе в таких делах больше не помощник. - И добавил с нажимом: - Сиди в своей норке тихо, девочка. Чтобы сверху тебя не было видно.

Тогда я ещё не знала, что он солгал. Он и сам не мог знать тогда. И не вняла предостережению.

Я не сходила с места ещё долго, уже давно стихли отзвуки шагов Ублюдка. Наконец, отмерла и тут же бросилась к Верити. Склонила голову на край постели, зашептала сестре на ухо:

- Верити, мы спасены! Всё худшее позади...

Наивность во мне была неискоренима. Но я верила в то, что говорила. Хотела верить.

Казалось, состояние Верити улучшилось. Стали реже приступы тошноты, хоть она по-прежнему почти ничего не ела и помалу пила. Она самостоятельно присаживалась в постели, начала разговаривать, вновь проявляла интерес к окружающему миру. Будто бы туман, окутавший её рассудок, начал понемногу рассеиваться.

Никогда прежде мы не были так откровенны и близки друг с другом. Хоть и странно было видеть сестру такой тихой и задумчивой, больно - её изменившееся, отёчное лицо, душа во мне пела. Верити явно шла на поправку. Вину за Хиляка на нас не повесят, Ублюдок отвёл подозрение и подчистил "хвосты", так что мы заживём вдвоём по-прежнему, ведь больше нам никто не нужен.

Я пересказывала последние сплетни, когда она, дослушав очередную байку о шашнях Марка Десять Дюймов, попросила воды. Я подхватилась исполнить просьбу, но из удручающе лёгкого термоса на дно кружки упала только пара капель. Со звоном ударившись о жестяную поверхность, они разбились на крошечные частицы.

Мерзко заныло в груди. Пробормотав, что вода закончилась, на негнущихся ногах побрела к тайнику. Затошнило при мысли о том, что за всеми хлопотами, переживаниями и радостями некогда было думать о добывании воды.