Нож лежал рядом с ней на полу, но он был в крови калсидийца. Малта не могла даже дотронуться до него, а уж тем более перерезать им пуповину. Она вспомнила про скомканные брюки и вытащила их из кармана туники. Она завернула в них ребенка, обвязав вокруг него штанину и пристроив туда же пуповину и послед.
— Это все какое-то чудовищное недоразумение! — виновато сказала она сыну. — Все должно было быть совершенно иначе, малыш. Прости меня, что так получилось!
Внезапно он испустил вопль, как бы соглашаясь с матерью. Это был жалкий писк, одинокий и слабый, но Малта громко рассмеялась, радуясь тому, что он может издавать хотя бы такие звуки. А куда же подевался ее плащ? Она не могла вспомнить, когда снимала его, но он обнаружился на полу, промокший от крови — ее собственной и калсидийца. Великолепный плащ Старших был весь испачкан. Ну и наплевать.
И тут Бегасти вдруг застонал — тихо, протяжно. Малта испуганно попятилась и, шатаясь, уперлась в стену. Стон прекратился. Неужели она убила человека?
«Все потом, — одернула себя Малта. — Сейчас нет времени думать ни о чем, кроме собственного спасения. Когда второй калсидиец вернется, он не должен найти нас здесь».
Малте трудно было надеть плащ, продолжая держать ребенка, но она не хотела ни на миг выпускать его из рук. Она открыла дверь и проскользнула в небольшую гостиную, через которую уже проходила ранее. Сейчас, посреди ночи, тут было пусто. Малта не услышала ни единого звука: похоже, все — и шлюхи, и посетители борделя — уже спали. Сил у бедной женщины почти совсем не осталось, она чувствовала себя вымотанной до предела, морально и физически. Надо уходить. Но далеко ли она доберется в таком состоянии?
Может быть, постучаться в двери борделя? Попросить помощи? Нет. Нельзя доверять тем, кто сознательно приютил в Дождевых чащобах калсидийцев. Даже если эти люди сперва и посочувствуют ей, то потом, когда Арих вернется, они, скорее всего, отдадут ему Малту, уступят из страха или из корыстных соображений.
Она решительно открыла дверь и вынесла своего новорожденного сына в темноту ночи, где вовсю бушевала буря.