Город греха

Когда же они добрались до «квартала красных фонарей», впечатления накрыли подогретое сознание девушки новой волной. Похоть и разврат словно застыли в воздухе невидимым, но осязаемым желе. И вот что удивительно: Эля со своими спутниками не испытывали никакого дискомфорта, неудобства или стыда. Напротив, Элис, например, с упоением глазела по сторонам, стремясь не упустить деталей, пытаясь впитать в своё сознание это диковинное представление, эту живую галерею самого главного человеческого инстинкта и порока. Девушки, предлагающие себя, были повсюду. У арок дверей, ведущих в полутёмные помещения, у бесстыдно зазывающих внутрь неоновых витрин, у цветных фонарей. А главное — они были в окнах. В больших и маленьких, в расцвеченных возбуждающей розовой или голубой подсветкой, на разных этажах домов. В большинстве — дамы были практически голые (если присмотреться: в бикини-«верёвочках») и абсолютно разные: всех рас и всех цветов; и вели они себя тоже по-разному. Кто-то томно застыл в интригующей позе, скользя влажным взглядом по потенциальным клиентам. Кто-то, будто заведённая кукла, повторял одни и те же нехитрые движения, изображая приглашение в райский Эдем. Кто-то выделывал энергичные эротические па, а потом замирал, словно накапливая силы для следующей череды дерзких движений. Элис отметила для себя, что почти у всех девушек не очень-то красивые лица, но опять же красота — понятие субъективное, и наверняка некоторые из жриц веселого квартала представлялись отдельным страждущим воплощением неземного совершенства. Для этого и существовала эта улица, это разнообразие, чтобы каждый мог стать обладателем своего идеального вожделенного сексуального счастья, пусть и всего на полчаса.

Эля так увлеклась, что не сразу заметила: девушка-бельгийка протягивала ей самокрутку. Элис непонимающе уставилась на новоприобретённую попутчицу, но та только лучезарно улыбнулась.

«Да какого чёрта я ерепенюсь?! — подумалось вдруг Эле. — Что, мне семьдесят лет, в самом деле?! Так и жизнь вся мимо пронесётся!»

Она с благодарностью приняла цигарку, и бельгийка щёлкнула перед лицом Элис зажигалкой.

Далее события понеслись вскачь.

Пожалуй, Эля вряд ли смогла бы восстановить потом в памяти полную и детальную реконструкцию оставшейся части ночи, потому что в её сознании события запечатлелись отдельными яркими, но непоследовательными фрагментами.

После того как бельгийцы угостили их с Младеном «дымком», они всей компанией завалились в какое-то кафе, где на сцене дико вопил длинноволосый солист. Там они что-то выпили, и Эля принялась уверять, что группа на сцене — полная фигня, а вот у них в Заречинске панк-рок что надо!

Дальше, кажется, в туалете все покурили ещё.

Потом пошли гулять по кварталу, и бельгиец с бельгийкой решили предаться разнузданному разврату с вон той грудастой афроамериканкой, стоящей в витрине. Несмотря на увещевания Младена, настроены они оказались крайне решительно, и после непродолжительных переговоров с «импресарио» чернокожей чаровницы, всей толпой удалились в тёмный подъезд.

Эля с Младеном выпили ещё, после чего серб заявил, насколько поняла Элис, что презирает продажную любовь и всегда верил, что когда-нибудь встретит, наконец, девушку своей мечты, это и произошло… если Элис правильно перевела.

— Нет, — тогда сказала она и принялась энергично мотать головой в стороны. — Тебе нужна хорошая, а я безалаберная.

Потом они снова пошли с Младеном гулять, и Эля помнила, что долго смотрела на воду, перегнувшись через парапет одного из каналов. Вода выглядела почти чёрной, и по ней иногда проходила рябь. Элис же всё всматривалась и всматривалась в глубину, тщась рассмотреть в толще воды что-то очень важное, незыблемое, краеугольное. В какой-то момент она нагнулась так сильно, что потеряла равновесие и едва не свалилась в воду. Стоявший рядом Младен успел девушку подхватить.

После этого совершенно немыслимым образом они вновь встретили тех самых бельгийцев. После проведённого сеанса парень выглядел, как ни странно, немного подавленным, тогда как девушка, напротив, была бодра и весела.

Именно она и пригласила новых знакомых в свой номер в отеле.

В апартаментах Элис больше всего почему-то запомнила голубые обои. Она вдруг осознала, что никогда раньше такого не видела — надо же, голубые бархатные стены! Что, несомненно, говорило об изысканности и аристократизме данных покоев.

В номере снова что-то пили.

Именно тут Эля начала окончательно съезжать. Потолок кружился, а огни города, пробивающиеся в тёмное окно, смазывались и расползались. Но пара чётких воспоминаний в голове Элис сохранилась.

Младен, выплясывающий с хозяевами покоев под рваные басы заполнившей пространство музыки. Эля даже успела тогда подумать, что он неплохо двигается…

А потом и вовсе жутковатое зрелище.

Они с Младеном сидят на двуспальной разобранной кровати. Именно сидят, а не лежат.

Парень гол по пояс.

Эля берёт его за руки и поднимает их вверх над головой.

Младен глупо улыбается.