Город греха

— Смотря что полагать оным, — заметил Краузе, откладывая в сторону блестящую рукояткой ножовку.

— Запашок тут, конечно… — скривившись лицом, пробормотал инспектор.

— Труп принадлежит мужчине. — Краузе отошёл к массивному секретеру и принялся избавляться от запачканного чем-то тёмным резинового фартука. — Лет двадцати пяти от роду. Есть основания полагать, что в воду его скинули уже в мёртвом или, что маловероятно, бесчувственном виде. Брюшная часть выпотрошена, изъяты обе почки и печень. Что любопытно — после хирургического вмешательства разрезы были грубо зашиты прочной сухожильной ниткой, которая не успела полностью разложиться в воде за время пребывания там тела.

— А сердце? — поинтересовался Винк.

— Сердце на месте. Но отсутствие других органов и насильственное умерщвление бедолаги перед погружением даёт очевидные параллели с делом Эммы де Беккер. Просто в нашем случае злоумышленников не спугнули, и они довели дело до логического завершения, попытавшись буквально спрятать концы в воду.

— И как давно он там… болтался?

— Ткани сильно разложились от агрессивной среды, поэтому точно определить уже невозможно. По моим предположениям, от одного до двух месяцев.

— Узнать, кто это, по останкам возможно?

— Увы, нет. Над лицом поработали рыбы, а также естественное разложение превратило его в…

— Я понял, — раздражённо перебил судмедэксперта Винк. — Не продолжайте.

— К вам разве никто не обращался с заявлением о пропаже в последнее время? — Эрих облачился в свой рабочий сюртук и сейчас протирал спиртовым раствором руки под умывальником. — У меня сложилось впечатление, что убитый из знати. Бродяги выглядят, даже после пребывания пары месяцев на дне, несколько иначе.

— Ну-ну, — скептически хмыкнул инспектор. — Нет, заявлений не было, во всяком случае, что касается молодых людей. Но всегда есть те же бродяги, пьянчуги, на которых всем плевать, какие-нибудь заезжие солдаты или моряки. Куча народу, коих никто в жизни не хватится.

— Бывает и так, — не стал спорить Краузе. — Однако вы же не станете отрицать, что некто безнаказанно убивает, а потом потрошит людей довольно дерзким образом. Можно сказать, под носом у полиции Амстердама.

— Вот давайте вы не будете читать мне мораль, предоставьте это газетчикам, которые вопят, как полоумные. Люди уже на улицу скоро будут бояться выходить.

— Никаких моралей! Я лишь к тому, что преступления могут и продолжиться.

— Не каркайте!

— А что ваша зацепка, про которую вы упоминали?

Винк сморщился лицом, словно откусил лимон.

— Пустышка, — признался он. — Поступил сигнал, что в одной из лодочных мастерских слышали ночью женские крики в ночь убийства де Беккер. А внутри при осмотре обнаружились следы какой-то бурой жидкости. Но в ходе разбирательства выяснилось, что один неверный муженёк не придумал ничего лучше, как изменять своей жене ночью там, где работал днём. Он раздобыл ключи от мастерской и водил туда девиц, не отягощённых высокими моральными принципами. Кроме этого, оборудовал там вроде кабинета для этих новомодных сейчас игрищ: с плётками, дыбами и остальной извращённой хре-нью. Вот девицы и визжали у него по ночам, надо полагать, от наслаждения.

— Да уж, — хмыкнул Эрих. — А бурая жидкость?

— Краска. Любвеобильный гражданин мнил себя ещё и художником. Отыскалась там позже и его порнографическая мазня.

— Обидно.

— Я засадил мерзавца за нарушение общественного порядка. Для острастки.

— Получается, у нас рассыпалась первая, она же последняя, версия, и больше ничего нет?

— Работаем. Всё управление до последнего констебля перешло на авральный режим.

— Винк, знаете, о чём я подумал? Что произошло бы, не спугни сторож на причале убийц Эммы?

— И что?

— Ну, давайте сделаем умственное построение. Тело скидывают в воду, и никто его не обнаруживает. Далее. Симон ван дер Берг получает письмо, в котором Эмма объясняет, что уезжает в путешествие и просит её не разыскивать. А днём раньше на вокзале госпожа Тис провожает де Беккер в компании известного человека, собственными глазами наблюдая, как девушка садится в вагон и отбывает в Германию. Несомненно, и её отец, влиятельный меценат, который, впрочем, насколько я выяснил, не очень-то интересовался дочерью, в отличие от напыщенных приёмов и потребления крепких напитков, тоже вряд ли озаботился бы пропажей дочки. Уехала и уехала — молодо-зелено. Не кажется ли вам, инспектор, что никто бы не поднял тревоги? А со временем исчезновение Эммы и вовсе бы забылось.

— То есть вы хотите сказать…

— Что, если с убитым молодым человеком, чьё тело ваши доблестные водолазы извлекли из воды, произошла подобная история? Что никто не обратился в полицию с заявлением о пропаже, потому что все близкие полагали, что он просто-напросто уехал? По каким-то там своим личным мотивам? Думаю, имеет смысл разузнать, не отправлялся ли кто-то из представителей золотой молодёжи высшего света в некое путешествие месяц-два назад.

— Хм. Интересный поворот, — вынужден был признать инспектор.

— В том случае, конечно, если убитый не обычный пропащий пропойца или иностранный моряк.