Город и его ненадежные стены

Я кладу твое письмо в ящик стола нераспечатанным и оставляю его там на полдня. Конечно, мне хочется прочитать его как можно скорее. Но есть такое предчувствие (или опасение), что лучше не делать этого сразу. Так что у меня есть некоторое время, прежде чем я с замиранием сердца открою его. Только около десяти вечера я достаю письмо из ящика и аккуратно вскрываю конверт ножницами. В нем шесть тонких листов, плотно исписанных бирюзовыми чернилами. Я закрываю глаза и пытаюсь отдышаться, а потом разворачиваю листы и начинаю читать.

Привет, как у тебя дела? Вот и наступила зима. Все вокруг теперь выглядит по-другому, даже воздух стал другим. Наверное, я тоже немного изменилась. Только не знаю, насколько «немного». Ведь я не могу увидеть себя со стороны. Я надеюсь, что мне удастся рассказать тебе хоть что-то из того, что происходит у меня внутри. Я очень долго не могла писать. Часто пыталась, но каждый раз терпела неудачу, застревая на одном месте уже после нескольких строк. Предложения просто не хотели складываться друг с другом. Слова оставались бессвязными, разбегались от меня во все стороны и никак не получалось собрать их воедино.

Я впервые испытывала что-то подобное. Ведь раньше, если все шло не так, мне всегда помогало именно написание писем. Предложения текли из меня одно за другим, и я могла (конечно, только до определенной степени) рассказать обо всем абсолютно честно. И когда это перестало получаться, я была полностью опустошена. Нет, не просто опустошена. Меня охватило отчаяние, как будто все двери в мою комнату были захлопнуты и плотно заперты снаружи. Я погрузилась в абсолютную безнадежность ... тяжелую, как свинцовый ящик на дне океана, который никто не в силах открыть. Не имея возможности писать письма, я не могла рассказать тебе о том, что чувствовала. Я как будто задыхалась.

Я уже давно ни с кем не разговаривала. Потому, видимо, что все, что я говорила (или пыталась сказать), получалось настолько не таким, как мне хотелось, что становилось бессмысленно вообще что-либо говорить. Вот почему я все время молчала. Это не было молчанием ради молчания. Но я чувствовала, что, если бы эта ложь все же вырвалась из моих уст, я бы рассыпалась в прах. Сегодня я наконец-то могу снова взяться за карандаш и начать писать. Я не знаю почему, но это похоже на то, как если бы солнечный луч внезапно проник сквозь плотную пелену облаков. Впервые за долгое время... Странно, да? Это ощущение похоже на чудо. И поэтому я спешу написать это письмо, пока еще могу его сохранять. Это - гонка со временем (представь себе радиста, отчаянно пытающегося отправить последнее сообщение из радиорубки тонущего корабля).