Город и его ненадежные стены

Я принадлежу тебе. Если ты захочешь, я отдам тебе все, что у меня есть. Но сейчас я не в состоянии этого сделать. Пожалуйста, пойми меня. Тогда я сказала, что мне нужно время. Я не помню точной формулировки, но помню, что я это говорила. А ты помнишь? Вот только, возможно, у меня совсем не осталось времени. Поэтому я сейчас так и тороплюсь писать... Возможно, в конце концов мое сообщение вообще не дойдет до тебя. Море может выбить дверь рубки в любой момент. И мерзкая холодная соленая вода поглотит меня.

На этом все. Я надеюсь, что когда-нибудь солнечный луч еще раз пробьется сквозь облака, и у меня снова хватит сил написать тебе длинное письмо моими любимыми бирюзовыми чернилами (Я действительно этого хочу. Честно. От всего сердца).

****** [твое имя] ** Декабря

Но, по-видимому, ни один солнечный луч больше не смог пробиться сквозь облака. Потому что это было последнее письмо, которое я от тебя получил.

18

Изо дня в день я читал в библиотеке старые сны. За исключением той недели, когда лежал в постели с лихорадкой, я не пропустил ни дня (в городе не было воскресений - а, значит, и выходных). Ты тоже без устали трудилась, помогая мне в работе. Твоя одежда была старой и поношенной, но всегда очень чистой. Ее простая безукоризненность подчеркивала твою красоту и молодость лучше, чем это смог бы сделать любой другой наряд. А гладкая кожа сияла в свете лампы так свежо, будто тебя только что создали.

Однажды ночью мне приснился странный сон. Нет, это был даже не сон, скорее - сцена из одного из тех старых снов, которые я читал в архиве. Или это воспоминания старика-военного, о которых он рассказывал, пока я то и дело терял сознание во время болезни, прочно засели в моей памяти и теперь всплывали на поверхность. Во сне (или что бы это ни было) я тоже был военным. Шли бои, я был в офицерской форме и возглавлял разведывательный отряд. Со мной было шесть человек, в том числе один старый сержант. Мы исследовали гористую местность, где велись боевые действия. Время года точно определить невозможно, не было ни особенно тепло, ни холодно. Ранним утром мы наткнулись на группу людей, одетых в белое, у самой вершины горы. Их было около тридцати человек. Мой отряд приготовился к бою, но быстро выяснилось, что в этом не было необходимости. Люди оказались безоружны, и среди них были в основном старики, женщины и дети. Я должен был остановить их и спросить, кто они и куда направляются, но не сделал этого, потому что подумал, что они все равно меня не поймут (мы воевали в далекой чужой стране).

Эти мужчины и женщины были одеты в одинаковые белые одежды из простой грубой ткани, которую они обернули вокруг себя, как простыню. Обуви никто из них не носил. Они выглядели как члены какой-то религиозной общины. Или как пациенты, сбежавшие из больницы. Не было похоже, будто эти люди хотели кому-нибудь навредить, но мы решили все-таки проследить за ними, чтобы точно в этом удостовериться. Одетые в белое люди поднимались по крутому склону. Никто из них не произносил ни слова. Во главе группы шел высокий, изможденный старик с длинными седыми волосами. Остальные молча следовали за ним, пока не достигли вершины, где сразу же повернули направо, к отвесной скале. Старый седой мужчина первым бросился вниз. Без единого слова, без малейшего колебания, как будто это было самой естественной вещью в мире, он раскинул руки и шагнул в пустоту. Его спутники один за другим последовали за ним. Безо всяких сомнений они расправляли свои белые одежды так же, как взлетающие птицы расправляют крылья, и прыгали со скалы.

Ни одна женщина, ни один ребенок не остались в стороне, никто из них даже не скорчил гримасы. Глядя на них, можно было подумать, что эти люди действительно умеют летать. Но, конечно же, они этого делать не умели. Мы подбежали к краю обрыва и в ужасе уставились на трупы, разбросанные по дну долины. Их белые одежды, испачканные кровью и мозгами, развевались вокруг них, как флаги. На поле боя мы уже видели много изуродованных трупов, но этот кровавый пейзаж все равно нас шокировал. А больше всего меня потрясли молчание и покорность этих людей. Как они могли быть такими спокойными и собранными перед лицом собственной ужасной смерти?