Город и рыцарство феодальной Кастилии: Сепульведа и Куэльяр в XIII — середине XIV века

2. Историко-документальный контекст дает возможность по-новому взглянуть на формальные и содержательные аспекты куэльярских и сепульведских актов XIII — середины XIV в. При его вычленении в качестве самостоятельного я учитывал известную особенность документальных источников, которые, являясь неотъемлемой частью правовой истории как таковой, одновременно обладают и значимыми особенностями. Специалисты по дипломатике хорошо знают тот колоссальный путь, который в своем развитии прошел средневековый документ — от римской вощеной или деревянной таблички, по существу простой памятки, не обладавшей самостоятельной доказательной силой в судебном заседании, до полноценного свидетельства, подлинность которой определялась сложной системой верификации (соответствием формуляру, нотариальным оформлением, подписями сторон или их полномочных представителей, печатью и др.)[332]. Вершиной этой истории стало оформление нотариата — одного из прямых следствий рецепции ius commune. Как известно, история средневекового нотариата берет начало в Италии, но в XIII в. распространившийся и на Пиренейский полуостров, включая Кастилию и Леон[333].

Сепульведские и куэльярские акты были частью этого сложного процесса, который оказал самое непосредственное влияние на их формуляр, способы верификации, присутствующую в них терминологию, содержательные аспекты и т. д. В связи с этим привлечение документов из других собраний — как городских, так и королевских и церковных (включая монастырские) позволяет не только проследить эволюцию отраженных в них конкретных правовых, социальных и иных институтов, не только дает значимый материал для компаративного анализа (хотя уже и этого было бы более чем достаточно), но и позволяет глубже осознать источниковедческие особенности документа, уточнить тот вопросник, с которым подходит к нему исследователь.

В настоящей работе решению этих задач способствовало привлечение сотен документов из различных (главным образом испанских) собраний, датируемых VIII–XV вв. Сепульведские и куэльярские акты оказываются как бы в сердцевине этого большого массива, создающего декларированный выше историко-документальный контекст. Назову лишь некоторые из наиболее значимых привлеченных мною коллекций. Это — знаменитое собрание астурийских документов VIII — начала X в., изданное А. Флориано, раннесредневековые акты из архивов кафедрального собора Св. Марии в Леоне, монастырей Св. Факундо и Примитиво (Саагун), Св. Марии в Дуэньяс (все — в области Леон), Св. Спасителя в Онье, Св. Петра в Карденье (оба в Кастилии), альбельдского монастыря (Риоха), публикации документов эпохи высокого и позднего Средневековья из местных городских архивов — Бургоса, Риасы, Альбы-де-Тормес, а также королевских грамот Альфонсо VIII, Фернандо III, Фернандо IV и некоторых других[334].

Замечу, что среди прочего анализ этого обширного массива дает дополнительные доказательства той банальной мысли, что при всем богатстве содержания средневекового документа от него нельзя ожидать слишком многого. Нельзя забывать определение, которое вслед за великим X. Бреслау дает О.А. Добиаш-Рождественская: «Мы называем документами написанные при соблюдении известных, меняющихся в зависимости от времени, места, лица и предмета формы изъявления, которые предназначены служить свидетелями событий правовой природы»[335] (курсив мой. — О. А.). Но ведь общество никогда не жило и не живет только «событиями правовой природы»: по определению многие сложные явления социальной, экономической, культурной жизни оказываются за рамками последней. Именно поэтому я посчитал нужным выделить еще один контекст, о котором далее.

3. Историко-литературный контекст принят во внимание по ряду причин, одна из которых — важная, но далеко не единственная, уже названа. К ней следует добавить не менее значимые соображения. Нарративные тексты, в свое время подвергавшиеся весьма жестко критике за недостоверность содержащихся в них данных[336], ныне в значительной мере реабилитированы. И дело не только в том, что при всех своих недостатках они являются едва ли не единственным источником о явлениях неправовой природы, без которых немыслима жизнь как общества, так и отдельного человека. Едва ли не большим преимуществом нарратива является присущая ему целостность, системность изложения. В сравнении с ним документ можно уподобить мгновенной фотографии: он фиксирует конкретный, изолированный во времени и пространстве, факт. Конечно, можно привлечь комплекс документов и выстроить эти факты в цепочку, но и тогда картина получится пунктирной. Нарративный же текст сопоставим с кинофильмом, персонажи которого находятся в непрерывном движении даже тогда, когда стоят на одном месте. Не документ-«фотография», а именно нарратив-«кино» позволяет прикоснуться к духу эпохи, ощутить ее живое дыхание.