Город и рыцарство феодальной Кастилии: Сепульведа и Куэльяр в XIII — середине XIV века

Крайне важным представляется и тот факт, что Сепульведа и Куэльяр относились к тому типу городов, который был, пожалуй, наиболее характерен для Эстремадуры XIII — середины XIV в. Будучи относительно небольшими, они тем не менее в определенные этапы своей истории сыграли весьма значительную роль в истории национальной. К тому же их размеры, а также военное, политическое и экономическое значение отличает высокая степень сопоставимости. Проблема источников, неизбежно возникающая в таких случаях и связанная с относительно меньшей сохранностью архивов малых и средних городов по сравнению с архивами крупных, как было показано выше, в данном случае отнюдь не является неразрешимой. Кроме того, параллельное использование материалов из собраний нескольких расположенных по соседству однотипных поселений позволяет в значительной мере заполнить существующие пробелы.

* * *

Главным методологическим принципом, которого я стараюсь придерживаться в конкретно-исторической части исследования, является последовательная опора на «идущий сам из прошлого, как бы составляющий его часть материальный факт письменного источника», как это называла О.А. Добиаш-Рождественская[344]. Декларируя этот откровенно позитивистский принцип, я вовсе не стремлюсь игнорировать колоссальную пропасть, которая лежит между представлениями современного человека и сознанием людей Средневековья. В моем случае эта пропасть была, пожалуй, еще более значительной в силу изначальной принадлежности к совершенно иной (пусть и несомненно европейской) культуре. В этом смысле мне вполне понятны истоки того скептицизма, который в отечественной медиевистике в конце 1960-х годов высказывал А.Я. Гуревич[345].

И все же я не разделяю представления о результате труда историка как о некой условной «конструкции» или «интерпретации» принципиально неуловимого прошлого, того, что постмодернисты называют образом другого. Я уверен: несмотря на то что факт субъективности исследователя и не может быть игнорирован, он вовсе не лишает полученные выводы научного смысла. Хотя бы потому, что само по себе открытие субъективности вовсе не ново: ее присутствие осознавал уже Геродот; о нем специально говорили Фукидид и Полибий. Каждый из них по-своему решал эту проблему. Не претендуя на абсолютную истинность содержания своих умозаключений, они все же декларировали стремление к точности и достоверности излагаемой информации в том ее объеме, который был им доступен.

Осознавая значимость этой проблемы, я не считал возможным закончить эту книгу до тех пор, пока не посетил Сепульведу (2006) и Куэльяр (2008), пока своими глазами не увидел ту материальную среду, в которой развивались процессы, о которых пойдет речь ниже. Как уже говорилось, оба города в значительной мере сохранили следы средневекового прошлого — не только топография, но и немалая часть памятников сохранилась до настоящего времени. То же можно сказать и о прилегающей местности, аграрный пейзаж которой не претерпел значительных изменений (на что, в частности, указывают данные скрупулезного исследования Э. Ольмоса-Эргедаса[346]). В немалой степени это же можно сказать и об общем укладе жизни кастильской провинциальной глубинки (что особенно справедливо в случае Куэльяра). Разумеется, сказанное не означает, что в Сепульведе и Куэльяре время остановилось. Но вместе с тем сохранившиеся следы живой истории как бы обрамляют данные письменных текстов, придавая им если не новый смысл, то новый статус, а в некоторой степени даже приоткрывая мне, иностранцу, новое понимание.

К сожалению, у меня не было возможности ознакомиться со всеми использованными мной текстами в оригинале. Однако пусть и малую их часть мне все же удалось просмотреть (в частности, сепульведскую рукопись местного пространного фуэро). Кроме того, я имел возможность пользоваться факсимильным воспроизведением этой рукописи. Наконец, с некоторыми документами, аналогичными по содержанию сепульведским или куэльярским, я имел возможность ознакомиться в других архивах (в частности, в провинциальном архиве г. Сории я видел текст «стандартной» привилегии 1256 г., жаловавшейся Альфонсо X консехо при предоставлении им «Королевского фуэро» в качестве местного).

С той же целью (т. е. стремясь свести к терпимому минимуму роль субъективных представлений) я активно пользовался данными лингвистического анализа. В ряде случаев иностранец, пожалуй, имеет здесь даже некоторое преимущество перед «аборигеном», поскольку он намного реже попадает в ловушку «мнимой понятности» старокастильского языка, более близкого к современному испанскому, чем большинство других средневековых европейских диалектов к соответствующим новым языкам. Я также постоянно пользовался данными компаративистики (что, в известной мере, было уже продемонстрировано выше), поскольку (опять же в силу инокультурности) воспринимаю средневековую Кастилию как неотъемлемую часть феномена средневекового Запада.