Город и рыцарство феодальной Кастилии: Сепульведа и Куэльяр в XIII — середине XIV века

Становление общества астуро-леонской эпохи (VIII–XI вв.) происходило в принципиально новых условиях. Во-первых, старая государственность была сломана, а потому государственность новая не испытала прямого влияния предшествующей эпохи. Во-вторых, в районах, примыкавших к горам Астурии, Кантабрии и Галисии, сложилось обширное незаселенное пространство. Следовательно, как полагал А. Эркулану, в течение длительного времени колонисты, переселявшиеся (а иногда и бежавшие) сюда с севера, могли свободно обращать освоенные ими участки земли в собственность в результате свободной оккупации, так называемой пресуры (presura). В итоге число свободных крестьян-землевладельцев неуклонно возрастало, а отношения социальной зависимости смягчались. В этих условиях возрождение феодальных принципов землевладения, организации общества и власти, по мнению португальского историка, было невозможно.

Органичной частью астуро-леонского нефеодального, свободного общества стали средневековые муниципии («concelhos»). Особая роль в их формировании отводилась потомкам испано-римских куриалов — переселявшимся в христианские районы из аль-Андалуса колонистам-мосарабам. Уже самим своим присутствием, а также непосредственной хозяйственной и административной деятельностью они привнесли в новые поселения традиции свободной городской жизни римских времен, и прежде всего идею гражданства. Так постепенно возрождался муниципий — не как конкретный римский институт, но как воплощение древнего «духа свободы». Вокруг колонистов-мосарабов постепенно группировались представители разных категорий свободного населения. В противовес знати они именовались вилланами и свободными — в противовес разным категориям зависимых людей. Верхушка вилланов (потомки римских куриалов), продолжая традиции вестготского времени, составили слой конников-вилланов (cavaleiros viläos) — главных хранителей муниципальных свобод, впервые закрепленных в фуэро (местной хартии) кастильского местечка Кастрохерис (974 г.).

3. Германские свободы и муниципий в Испании (Э. де Инохоса)

Концепция А. Эркулану целиком принадлежит своему времени. В этом смысле она давно должна была бы стать достоянием истории исторической науки, как это произошло с концептуальными представлениями Ф. Мартинеса-Марины и О. Тьерри, на идеи которых ориентировался португальский историк. Почему же этого не произошло?

Вопрос представляется тем более сложным, что во второй половине XIX в. романистское направление в испанской и португальской историографии, ярчайшим представителем которого был А. Эркулану, сменилось германизмом. В немалой степени это было предопределено более близким знакомством жителей пиренейских стран с немецкой культурой: ведь романизм ранней историографии в пиренейских странах сложился в условиях крайней слабости культурных связей со странами немецкого языка[47]. Начиная же с 1860-х годов в пиренейской (в том числе испанской) культуре все более значительное место стали занимать интеллектуалы, получившие образование в Германии. Вместе с ними за Пиренеи проникали германская философия[48], литература и исторические концепции.

Проникновение в Испанию идей немецкой «исторической школы права» связано с именами П.-Х. Пидаля (1779–1865) и Х.-М. де Монтальбана (1806–1889)[49], а также видного исследователя истории средневекового местного права, автора знаменитого издания текстов пиренейских фуэро Т. Муньоса-и-Ромеро (1814–1867)[50]. Кроме того, следует назвать также X. Косту-и-Мартинеса (1846–1911)[51] и редактора фундаментальной «Истории социальных учреждений Готской Испании» Э. Переса-Пужоля (1830–1894), интерес которых к германистической проблематике стал прямым следствием их увлечения философией «краузизма»[52].