Город из пара

– Все в конверте. Железнодорожный билет на ваше имя, поезд отправляется сегодня ночью с вокзала Аточа. Господин министр просил передать, что лично отблагодарит вас от всего сердца. Он никогда не забывает оказанной услуги.

Связной в черных очках выпрямился и, попрощавшись легким кивком, уже собрался отправиться под дождем восвояси. Три года мы встречались в этом самом уголке парка, всегда на рассвете, и ни разу не сказали друг другу ни слова, помимо самого необходимого. Я смотрел, как он натягивает черные кожаные перчатки. Пальцы растопырились, как паучьи лапы. Заметив мой пристальный взгляд, связной спросил:

– Какие-нибудь проблемы?

– Чистое любопытство. Что вы говорите друзьям, когда те интересуются, чем вы занимаетесь?

Его мертвенное лицо совершенно слилось с похожим на саван плащом.

– Уборкой. Объясняю им, что работаю в службе по уборке улиц.

Я кивнул.

– А вы? – спросил он. – Что вы говорите друзьям?

– У меня нет друзей.

Волокна ледяного тумана вились над куполом вокзала Аточа, когда 9 января 1942 года я вышел на пустынный перрон, чтобы сесть в ночной скорый поезд, отправлявшийся в Барселону. Благодарность господина министра обеспечила мне билет первого класса и обитое бархатом личное пространство в купе, предназначенном для меня одного. Даже в те смутные дни еще сохранялось уважение к профессионалам. Поезд заскользил во тьме сквозь клубы пара, и город скоро исчез в мареве тусклых огней и сереющих пустошей. Только тогда я открыл конверт и вынул листки, аккуратно сложенные вдвое, с синим машинописным текстом через полтора интервала. Удивился, обнаружив, что в конверте нет фотографии. Наверное, подумал я, единственный снимок клиента отдали Санабрии. Но стоило мне прочитать две строки, как стало понятно, что на сей раз никакой фотографии не будет.

Я выключил свет в купе и предался бессонной ночи, пока заря кровавым багрецом не окрасила горизонт и силуэт Монтжуика не показался вдали. Три года назад я поклялся, что никогда не вернусь в Барселону. Я бежал из голодного города с отравленной душой. Лес призрачных фабрик вырос вокруг, серные испарения обволокли нас, и постепенно город затянул нас в туннель, где пахло сажей и проклятием. Я открыл чемоданчик и стал заряжать револьвер патронами, применять которые меня научил Санабрия в те годы, когда я был его подручным на улицах Раваля. Девятимиллиметровые пули, полые на конце, вылетают из раскаленного ствола и пронзают тело, оставляя выходное отверстие величиной с кулак. Когда я вышел из поезда перед чугунным собором Французского вокзала, холодный и влажный ветер встретил меня. Я и забыл, что город весь пропах порохом. Я направился к улице Лайетана, скрытый под пеленой вьюги, кружившейся в водянистых рассветных сумерках. Трамваи прокладывали тропы по белому покрывалу, и люди, серые, безликие, брели под мерцающим светом мигающих фонарей, испещрявших улицы лиловатыми пятнами. Я пересек площадь Палау и углубился в сеть переулков, окружающих базилику Святой Марии на Море. Дома, разрушенные бомбардировками с воздуха, по-прежнему лежали в руинах. Внутренности зданий, распотрошенные бомбами столовые, спальни, ванные комнаты, на первый взгляд, пустые – высились рядом с пустырями, полными обломков. Среди них ютились спекулянты, торгующие углем, и мелькали личности в лохмотьях, никогда не поднимавшие голову.

Дойдя до улицы Платерия, я остановился, чтобы посмотреть на остов дома, в котором вырос. Едва держался фасад, помеченный огнем, и боковые стены. Еще бросались в глаза шрамы, оставленные зажигательными бомбами, пронзавшими этажи, чтобы погрузить в вихрь пламени лестничные пролеты и внутренние дворы. Я шагнул к парадной двери и вспомнил имя первой девочки, которую поцеловал летней ночью тысяча девятьсот тринадцатого года на ее пороге. Ее звали Мерче, она жила на четвертом этаже, в крайней квартире, со слепой матерью, которая меня не жаловала. Мерче так и не вышла замуж. Позднее мне рассказали, что, когда взорвалась очередная бомба, видели, как Мерче вылетела с балкона голая, объятая пламенем, и тело ее пронзала тысяча осколков раскаленного стекла. Шаги за спиной вернули меня в настоящее время. Я обернулся и обнаружил пепельный силуэт, копию связного в черных очках. Я уже едва мог различать их между собой. Запах падали исходил от их взглядов и дыхания.

– Ну-ка, ты, удостоверение личности, – процедил он сквозь зубы.