Я почувствовал на себе взгляды прохожих, услышал торопливо удаляющиеся шаги, уловил краем глаза неясные силуэты. Посмотрел на агента тайной полиции. Сорок с лишним лет, вес килограммов семьдесят, немного сутулый. Под черным шарфом можно было заметить полоску кожи. Быстрый удар коротким клинком менее чем за секунду разодрал бы ему трахею и сонную артерию, и он рухнул бы, безголосый, пытаясь пальцами удержать жизнь, вытекающую на истоптанный, грязный снег у него под ногами. У таких людей, как он, бывает семья, а мне предстоит завершить работу. Я одарил его прохладной улыбкой и документом с печатью министерства. Всю спесь с него как ветром сдуло, он вернул мне документ дрожащей рукой.
– Умоляю, простите меня, сеньор! Я не знал…
– Исчезни.
Агент закивал и тотчас скрылся за первым попавшимся углом. Колокола Святой Марии зазвонили за моей спиной, когда я под снегом продолжил свой путь до улицы Фернандо, превратившись в очередного серого человека, влившись в прилив серых людей, уже начинавший затоплять это зимнее утро. Один из них, держась метрах в двадцати за моей спиной, вел меня от Французского вокзала, возможно, в полной уверенности, что я его не заметил. Я затерялся в безликой пепельной толпе, где убийцы, профессионалы или любители, одеты как бухгалтеры и чиновники, и пересек Рамблу, направляясь к отелю «Ориенте». Привратник в униформе, привыкший распознавать людей с одного взгляда, почтительно склонившись, распахнул передо мной дверь. Администратор сразу узнал меня и встретил сладкой улыбочкой. Из-за приоткрытых стеклянных дверей ресторана доносились звуки расстроенного фортепьяно.
– Сеньор желает номер четыреста шесть?
– Если он свободен.
Я расписался в регистрационной книге, а администратор сделал знак посыльному, чтобы тот взял мой чемоданчик и проводил меня в номер.
– Я знаю дорогу, спасибо.
Администратор бросил посыльному быстрый взгляд, и тот отступил.
– Если мы можем чем-то скрасить сеньору его пребывание в Барселоне, достаточно упомянуть.
– Как обычно, – произнес я.
– Да, сеньор. Будьте покойны.
Я направился к лифту, однако остановился на полпути. Администратор был на месте, улыбка застыла на его губах.
– Сеньор Санабрия сейчас живет в отеле?
Он лишь моргнул, но для меня и этого было достаточно.
– Сеньор Санабрия уже давно не делает нам чести своим присутствием.
Номер четыреста шестьдесят, расположенный на пятом этаже, нависал над бульваром Рамбла, из него, словно с седьмого неба, открывался вид на призрак исчезнувшего города, который я приговорен был вспоминать таким, каким он был до войны. «Моя тень» дожидалась внизу, укрывшись под навесом какого-то ларька. Я опустил жалюзи, погружая комнату в жемчужный полумрак, и растянулся на кровати. Городской шум просачивался сквозь стены. Я вытащил из чемоданчика револьвер, положил палец на спусковой крючок, скрестил руки на груди и закрыл глаза. Погрузился в вязкий, недобрый сон. Через несколько часов или минут меня разбудило прикосновение влажных губ к векам. Горячее тело Канделы простерлось на кровати, ее пальцы, будто сотканные из пара, срывали с него одежду, и кожа, белая, как сахар, сияла в свете ночных фонарей.
– Сколько лет, сколько зим, – прошептала она, забирая у меня револьвер и кладя его на столик. – Если хочешь, я могу остаться на всю ночь.
– У меня есть работа.
– Но ты ведь выделишь минутку для своей Канделы?
За три года отсутствия мои руки не забыли тела Канделы. Новые времена, восстановившие статус первоклассных отелей, пошли ей на пользу. Грудь пахла дорогими духами, и по-новому крепкими были бледные бедра, облаченные в шелковые чулки, которые ей привозили из Парижа. Терпеливая, опытная Кандела отдавалась мне, пока я не насытился ее кожей и не откинулся в сторону. Я слышал, как она прошла в ванную, включила воду. Я приподнялся, нащупал в чемоданчике конверт с деньгами. Утроив обычную плату, оставил на комоде свернутые купюры. Лежа на кровати, смотрел, как Кандела подходит к окну, распахивает ставни. Падающий за стеклами снег оставлял крапинки тени на ее обнаженной коже.
– Что ты делаешь?
– Мне нравится смотреть на тебя.
– Не хочешь спросить, где он?
– Разве ты мне скажешь?
Канделла вернулась, присела на край кровати.
– Не знаю, где он. Я его не видела. Правда.
Я молча кивнул. Кандела перевела взгляд на комод, где лежали деньги.
– Дела у тебя идут неплохо, – заметила она.
– Не жалуюсь.
Я начал одеваться.
– Тебе уже пора идти?
Я не ответил.
– Здесь более чем достаточно, чтобы я осталась на ночь. Если хочешь, я тебя дождусь.
– Я вернусь поздно, Кандела.
– Мне некуда торопиться.