Город, которым мы стали

– Да. – А затем взгляд Манхэттена меняется, словно луна затмила солнце, а тепло обратилось в лед. От того, с какой скоростью это происходит, захватывает дух, а Бронку не так просто напугать. И ведь он смотрит даже не на нее, а всего лишь в пол. – Найдем.

И да поможет бог всякому, кто встанет у него на пути. Бронка, впрочем, качает головой, предупреждая Манхэттена, что на этот счет у нее никаких сведений нет.

– Я тоже не знаю, где находится главный. И, возможно, мы не сможем найти его без Статен-Айленд. Но чтобы сделать это, мы должны, э-э, стать самими собой в том другом месте. Оставаясь здесь. Понимаете? – Внезапно объяснять становится очень трудно, не из-за особенностей языка, а потому, что словами выразить это просто нельзя. Однако все кивают, будто понимают ее. Ладно, пока все хорошо. Воодушевившись, Бронка подается вперед. – Когда мы это сделаем, то увидим все хитросплетения нашего бытия. В них найдется глубокая точка, которая станет затягивать нас к себе, – и внутри будет главный аватар. Затем мы вернемся в наш мир, и… вуаля. Узнаем, где он находится. Если все пройдет как надо.

Куинс оглядывает всех.

– Подождите, значит, все эти… ну… видения, которые все время на меня находят и в которых мы то люди, то огромные города, – это я заглядываю в реальное место? Я думала, что просто… – Она морщится. – Даже не знаю, как выразиться. Вижу образ мира? Вроде мандалы.

Бронка говорит:

– Я ничего не знаю о мандалах. Ты действительно видишь образ нашего мира. Но в то же время он представляет собой отдельный, самостоятельный мир – настоящий, где положение в пространстве, расстояния и размеры значат не совсем то же самое, что здесь. Я часто читала о чем-то похожем. Об австралийском времени сновидений. О коллективном бессознательном Юнга. О поисках видений и ритуальных омовениях в парны́х, которые устраивает мой народ.

Куинс делает вдох.

– О, я думала, ты латиноамериканка. А ты индианка другого рода.

– Самая подлинная, детка, – говорит Венеца, ища в пакете остатки попкорна. – По крайней мере, в этом полушарии планеты.

Бронка проводит рукой по своим коротким волосам. Как же ей нужно выспаться. И как странно рассказывать обо всем этом сейчас, летом. Сказки нужны зимой, когда животные впадают в спячку, – так всегда говорила ее мать. Впрочем, это, наверное, не столько сказка, сколько урок.

– Дело вот в чем, – говорит она им. – Все это – совершенная правда. Все иные миры, в которые верят люди, будь то мифические, или духовные, или даже просто воображаемые. Если образ достаточно яркий – то все они существуют. Представив себе мир, вы его создаете, если он уже не создан. В этом и заключается величайшая тайна бытия: оно крайне чувствительно к мысли. Решения, желания, ложь – чтобы создать новую вселенную, большего и не нужно. Каждый человек на этой планете от рождения и до самой смерти сотворяет тысячи миров, но наш разум так устроен, что мы этого не замечаем. Каждую секунду мы одновременно движемся в нескольких направлениях – нам кажется, будто мы смирно сидим на месте, но на самом деле мы проваливаемся из нашей вселенной в следующую и дальше, так быстро, что все сливается в единую… анимацию. Только состоящую не из сменяющихся кадров, а из чего-то более сложного.

Бронка замолкает, чтобы убедиться, что они все еще слушают. Но они не просто слушают – они совершенно заворожены ее рассказом и не отрывают от нее глаз. Это немного нервирует, но Бронка понимает, почему все вовлечены: потому что хотя бы подсознательно они понимают ее. Теперь, когда они стали другими, их разум работает иначе. А объяснять то, что люди уже понимают, гораздо проще.

Поэтому она переходит к более сложным вещам и повторяет жест, который уже показывала Венеце: кладет одну ладонь на другую, затем переставляет их лесенкой. Слой за слоем, слой за слоем.

– То, чем мы стали, проходит через все слои миров. На самом деле, когда рождается город – когда мы перерождаемся и становимся городами, – процесс как бы пробивает миры насквозь. – Все еще держа одну ладонь на весу, Бронка опускает на нее вторую, пальцами вниз, сминая ее. – Такова наша сущность – мы сотворены из множества миров, сложенных вместе. Из реальности и легенд. Из этого мира, где мы просто люди, и того, где мы можем быть городами, которые раскинулись на целые мили и просто случайно оказались в паре футов друг от друга, потому что законы пространства и физики работают там по-другому.

Манхэттен хлопает глазами, кое-что осознав.

– Когда я только приехал, то видел в том мире разруху. Разбитые фонари, трещины в земле. Как будто произошло землетрясение. И как только я стал частью города, я забыл, как меня зовут.

– Ты забыл… – Ладно, возможно, Бронке вообще нельзя судить их строго. – У тебя амнезия, что ли?

Он кивает, стискивая зубы и хмурясь, а затем смотрит на остальных.