Город, которым мы стали

Бронка разворачивает их, и они снова видят самих себя – они светятся точно так же. Они стали свидетелями того, как где-то в мультивселенной родился другой город, подобный им самим. Дерево усеивают множество таких огоньков, вкрапленных в его разветвления и складки, – тысячи городов, сияющие, как драгоценные камни, на фоне бесформенной тьмы. Где-то вдали есть места, в которых, похоже, этих огней нет совсем; возможно, это ствол дерева? Но по кроне рядом с ними повсюду раскиданы города.

И теперь Бронка, используя силу остальных четырех, направляет их обратно, вниз и глубже, к самому средоточию…

Перед ними в пятне света лежит главный аватар Нью-Йорка. Он спит, свернувшись калачиком на лежанке из старых газет. На его черной коже осел слой светлой пыли; он здесь уже несколько дней. Он выглядит таким одиноким, самодостаточным, но беззащитным, юным и хрупким. Бронка слышит мысль: «Я сделаю для него все что угодно», – но подумала об этом не она, а Манхэттен. Он вкладывает в мысль почти рыцарское стремление найти подвиг, которому можно посвятить свою жизнь, и немного обычной низменной похоти. И все же его пыл находит отклик и в сердце Бронки. «Наш», – вот что думает она, и эта мысль удивляет ее, ведь она никогда не испытывала ни к кому столь ревностных чувств. Остальные тоже откликаются, и в их ответе чувствуется удовольствие. «Да, – проносится мысль, которую на этот раз повторяют все они. Теперь уже не важно, чья она. – Он наш».

«Он

принадлежит нам, а мы, конечно же, ему, но

подожди-ка, что за ерунда, как это вы оказались у меня в голове».

«Сосредоточьтесь. – Бронка пытается прорваться сквозь их растущее беспокойство. Слишком много сильных личностей сплелись воедино. Надолго их не хватит. – Где он?»

Круг света поворачивается, и у них впервые получается рассмотреть стены того места, где лежит главный, хотя всего лишь мельком. Белая плитка, арки, украшенные мозаикой из разноцветных кирпичей… (Бронка внезапно ахает. Она уже видела такую плитку.) Но они не чувствуют, где и в каком направлении находится это место. Бронка пытается остановить вращение, но у нее не получается совладать с ним; она снова протягивает руку вниз, к главному…

Они начинают удаляться, и далеко под ними главный аватар внезапно открывает один глаз – тот, что они видят.

«Уже теплее», – без слов говорит он.

Затем он зевает, и они кувырком проваливаются в зияющую черноту между его зубами…

* * *

Кто-то грубо трясет Бронку. Она страшно зла на того, кто это делает.

– Оставь меня в покое, – огрызается она. – Я старая. Дай мне отдохнуть.

– Старушка Би, если ты сейчас же не встанешь, я вылью на тебя холодный кофе, и если из-за этого у тебя не остановится сердце, то ты околеешь, когда будешь меня материть. Вставай давай.

Поэтому Бронка заставляет себя проснуться. Она лежит в комнате для совещаний на самом потрепанном из двух диванов, а это значит, что, когда она сядет прямо, у нее будет ныть и болеть вообще все. Наверху возятся резиденты; Бронка слышит, как кто-то из них что-то пилит циркулярной пилой. Как же она, должно быть, вымоталась, раз продолжала спать, несмотря на весь этот шум. Впрочем, через стеклянную стену выставочного зала все еще проникает дневной свет, так что спала она явно недолго. Сейчас, наверное, часов восемь вечера? В июне солнце заходит лишь около девяти.

Остальные все еще здесь, валяются в креслах или на диванах. Венеца единственная, кто стоит на ногах. Манхэттен вообще сидит на полу, привалившись к дивану, и Бронка испытывает желание предостеречь его: если он проведет еще немного времени на холодном бетоне, то точно отморозит задницу. Но уже поздно; Манхэттен сонно моргает, будто тоже только что проснулся. Бруклин в сознании, хотя и не полностью. Куинс трет лицо, затем роется в рюкзаке, достает пакетик кофейных зерен в шоколаде и закидывает пригоршню в рот. Несколько штук она предлагает Бруклин, затем Манхэттену.

А затем к ним входит кто-то еще: высокий азиат в деловом костюме, лет пятидесяти, с лицом, словно высеченным из мрамора, и поджатыми губами. Бронку охватывает тревога – но не из-за него самого. На плече незнакомец несет кого-то еще. Безвольное тело в еще более стильном костюме, перемазанном землей и травой.

– О боже, – говорит Бруклин, достает свой телефон и сразу же нажимает на «экстренный вызов». Манхэттен вскакивает на ноги и трясет головой, чтобы прояснить мысли.

– Убери, – рявкает незнакомец на Бруклин. Говорит он с необычным акцентом. Британским с китайскими нотками. – Он же город. Врачи ему не помогут.