Город на янтарном берегу

Катерина глубоко вздохнула, решаясь на откровенность. Это непросто – заговорить с ним о том, что не озвучивала никому и никогда. Такие вещи высказываются на исповеди, но Катерина не была воцерковленной, хотя в Бога, пожалуй, верила. Она понимала, что чужому человеку может быть совсем неинтересна эта история, но в пользу Даниила говорило несколько фактов. Во-первых, Катерина чуть ли не впервые в жизни ощутила потребность откровенно выговориться; во-вторых, он никому не скажет; и в-третьих, после этих дней в Риге Катя вряд ли его еще раз увидит. Она постарается.

– Я хочу найти одного человека или хотя бы узнать что-нибудь о нем, если получится. Я не уверена, что удастся. Прошло много лет, но вдруг…

– Твой родственник?

– Можно сказать и так. Я не знаю точно. Я… просто думаю, что это мой отец.

Вот она это и сказала. Произнесенное вслух тайное знание выглядело неуверенным и жалким, и Катерина не удивилась бы, если б Даниил засмеялся. Однако он этого не сделал, лишь чуть подался вперед.

– Я почти ничего не знаю о твоей семье, но помню, ты говорила, что живешь только с мамой…

– Да, так всегда и было. Мы с мамой вдвоем. – К горлу подкатили слезы, но Катерина сглотнула комок – еще разрыдаться не хватало. – Я спрашивала у нее о папе, и она не отнекивалась, просто говорила, что намеренно его оставила. На вопрос «почему?» только пожимала плечами. Когда мне исполнилось восемнадцать, она прямо в день рождения усадила меня рядом на диван и объявила, что теперь ничто не помешает мне поступить по своему разумению, но на моем месте она бы не стала искать отца. «Больше неприятного удивления, чем пользы», – вот как она сказала. И я… всегда доверяла ей и решила, что, если мама хочет меня от него оградить, значит, имеются причины. Бывают приятные сюрпризы, но… в таких случаях дело обычно заканчивается неприятным. Может, мой отец был алкоголиком, или уголовником, или… не знаю кем, а мама связалась с ним по ошибке. Я спросила, должна ли я что-то знать в плане наследственных заболеваний, и она твердо заявила, что об этом я могу не беспокоиться и самого страшного предполагать не нужно. Я и сделала единственно возможный вывод – что отец был женат и не собирался разводиться, а мама – человек гордый и не собиралась обивать его порог, ожидая подачек. Мама даже созналась, что отчество у меня – как бы от дедушки, а не по имени отца. Дмитриевна. Я не знала, ни где живет человек, причастный к моему рождению, ни чем занимается. Предполагала, что в Москве.

Даниил молча слушал. Подошла официантка, поставила на стол несколько блюд, однако Катерине сейчас было не до закусок.

– Потом у мамы диагностировали лейкоз. Довольно поздно, к сожалению. Мы начали лечение цитостатиками, но она очень быстро угасла. – Катерине удалось не заплакать. – Конечно, нам было не до разговоров об отце. А после ее смерти, месяца через два, я решилась разобрать вещи в маминой комнате – как-то сложить, перебрать, ну и документы на квартиру требовались… И среди разных бумажек нашла три письма с обратным рижским адресом. Без имени, только инициалы – О. В. Их писал мужчина, и они были очень нежными, и я вдруг подумала, что это мой папа. Там масса намеков на это – он пишет о том, что не может маму найти, что писать «до востребования» все равно что писать в пустоту, и он даже не знает, заберет ли она эти письма или они нераспечатанными вернутся к нему, а то и вовсе затеряются… Все три были получены в первый год после моего рождения, через короткие промежутки времени. Больше, как я ни искала, ничего не нашла, а в свидетельстве о рождении в графе «отец» стоит «неизвестен».

– Это довольно смело со стороны твоей мамы, в старые-то времена.

– Мама никогда не была трусихой, – улыбнулась Катерина. – Она не особенно любила общество, как и я, и почти ни с кем не дружила, но если требовалось отстоять свои интересы – тут ее не остановить. Она всегда относилась равнодушно к тому, что о ней подумают. Мать-одиночка, без мужа, без штампа в паспорте… неважно. У нее была я, хорошая квартира в Жуковском и любимая работа. Мы вместе проводили время, нам было весело… Я не чувствовала себя обделенной, мне просто стало интересно насчет отца, не более. И когда я нашла эти письма…

Катерина умолкла. Даниил ее не торопил.

– Когда я нашла письма, то долго не знала, что с ними делать. Это мамино прошлое, ее вещи, и их нужно либо сложить в коробку с другими письмами и открытками и никогда не вспоминать, либо просто уничтожить. Но время шло, и я не переставала думать об этих трех письмах. А вдруг их и вправду написал мой отец? И если так, имею ли я право теперь, много лет спустя, попытаться с ним познакомиться? – Она невесело улыбнулась. – Я два года протянула, прежде чем решилась. И вот я тут, все это кажется мне кошмарной авантюрой, и я не уверена, что смогу это сделать.

– Что тебя останавливает? – спросил Даниил.