Город на холме

− Вы… Лига защиты евреев. Я прошу у вас защиты.

− Лига это больше, чем я. Я обычный еврей, просто говорю то, что никто не хочет слушать, и задаю неудобные вопросы. Так что у вас?

− Меня преследует человек, служивший в 19-й пехотной дивизии Ваффен СС. Он был охранником в Доре-Мительбау. Я была там в заключении.

− Что он от вас хочет?

− Любви и ласки, – я с вызовом на него посмотрела. – Я работала в борделе. Нет, я не пошла туда добровольно, если вам и это надо разжевать.

− Я не думаю о вас плохо, – ответил он спокойным тоном человека, привыкшего иметь дело со взвинченными неадекватными собеседниками. – В конце концов с Диной тоже случилась неприятность, но это не помешало ее братьям вернуть ее домой и отомстить за нее. Мы обязаны сделать для вас во всяком случае не меньше. Где эта гнида живет?

− Понятия не имею. Работает в школе, где учится моя внучка. Завхозом.

Услышав про внучку, он посмотрел на меня оживленно и заинтересовано. Сама мысль о том, что человек с такими отметинами на руках, как у меня, имеет потомство, была ему в радость.

− А почему в государственной школе, а не в еврейской?

− Почему Имант Стауверс не работает в еврейской школе? − прикинулась дурочкой я. Не хотелось говорить ему неприятные вещи, но оправдываться за существование Розмари я не перед кем не стану. Мой сын храбро и честно служит своей стране и не бросил своего ребенка на растерзание Вьет Конг. Я во многом была не права, но за сына мне не стыдно.

− Машина у него есть? – он неглупый человек, этот раввин с пистолетом. Он понял, что я не хочу обсуждать еврейское образование Розмари и перешел к делу.

− Я не видела. Но он говорил, что ездит рыбачить куда-то на север штата Нью-Йорк.

− Ждите от нас звонка. И ничего не бойтесь.

Звонка не последовало. Пришло письмо, вернее, вырезка из газеты – провинциальной газеты, одной-единственной в маленьком городке в округе Патнам, штат Нью-Йорк. Там сообщалось, что пожилой одинокий турист из Нью-Йорка сел в арендованную машину, и она взорвалась. В размеренной, скудной событиями жизни маленького городка это выглядело как зловещая тайна. Тайком от Розмари я пошла в школу в разгаре летнего ремонта и заглянула в подсобку для завхоза. Там сидел веселый пузатый мексиканец.

И снова я сижу в кабинете под черным флагом с желтой эмблемой. Сижу и плачу, и не могу найти слов, чтобы выразить, как я благодарна. Он смотрел на меня ласково и снисходительно, и терпеливо ждал, пока я скажу что-нибудь вразумительное.

− Я чувствую себя освобожденной… Я не чувствовала себя так с мая сорок пятого. Чем мне отблагодарить вас?

− Ничем. Ребята исполнили одиннадцатую заповедь – “никогда больше”.

− Их не поймают?

− Не должны. Мы обкатали этот метод в Шхеме и Рамалле[189], и в вашем случае все прошло без затруднений. И потом, они по идее уже должны быть в Израиле, а Израиль их не выдаст.

− А мой сын с внучкой тоже сейчас в Израиле.

Я оглянулась в дверях. Он сидел, забрав бороду в горсть и раскачивался над книгой, совсем как Рувен. Таких, как я, у него сотни – евреев, за которых он заступился и отомстил. В далекой Москве, в благополучном Бруклине и в жестокой Рамалле. Не знаю, благодарны ли они все, но я – благодарна.

* * *

И вот теперь все закончилось. Привычка давить в себе боль, привитая мне фройляйн фон Ритхофен, сыграла со мной злую шутку. Визг Розмари стоял в ушах, а я сидела на своей кровати, зажав уши ладонями. И Дэвид, как живой, all-American boy с лягушкой в кармане. Я была не самой лучшей матерью, но он все-таки знал, что я люблю его, иначе бы ушел из Корпуса и растил бы Розмари сам. Я должна к ней выйти. В глазах потемнело, и я почуствовала, что сейчас упаду.

Когда я пришла в себя, было уже совсем темно. Розмари нигде не было. Неужели ее забрала скорая? Держась за стены, я дотащилась до квартиры напротив и позвонила. Открыла миссис Подольски.

− Моя у вас?

− Очнулась от обморока и уснула.

Надо же, как мы одинаково реагируем. Миссис Подольски смотрела на меня очень осуждающе, и продолжать этот разговор я не видела никакого смысла. Пусть Розмари спит. Во сне иногда бывает не больно.

Этот упырь все-таки забрал у меня несколько лет жизни и остатки здоровья. Я стала совсем старой и слабой. Я не хочу быть Розмари обузой. Она уже американка в гораздо большей степени, чем я. Она пробьется, тем более что деньги на ее образование уже отложены.

Холод поднимался от ног к груди, я закрыла глаза и увидела широкую реку, а на том берегу – Розмари-первую, веселую и молодую, в ладно сидящей форме цвета хаки, из-под кокетливо сдвинутой пилотки – пушистое облако волос. В ее руках, сложенных горстью, что-то ярко светилось, но я не могла разобрать, была ли это жестяная кружка из снаряжения джи-аев или фаянсовая чашка буфета на автовокзале в Джексоне, штат Мисиссипи. Я прочла по ее губам самые первые слова, которые она мне сказала. Пусть глубока река, пусть холод сковывает руки и ноги, но я доплыву до того берега, туда, где мед и молоко и никогда больше не будет больно.

Глава 8 Малка