Город на холме

В горах темнеет быстро, и мне стало очень не по себе. Но я продолжаю идти. Каждый шаг приближает меня к спасению. Я буду делать все, что от меня зависит, а дальше пусть Всевышний решает. В Махон-Алте меня учили, что Ему надо доверять. В советском детском саду мне читали сказку про лягушку, которая отчаянно барахталась в горшке со сметаной, сбила лапками масло и спаслась. Меня учили правильным вещам. Я вернусь домой до того, как Шрага вернется со сборов, и он ничего не узнает. Любая ситуация, в которую он не может войти, всех построить и все исправить, расстраивает его до головной боли.

Внезапно из-за поворота вырвалось сразу две машины, нечто среднее между легковушкой и грузовиком, точнее я определить не могла. Я замерла, закрывая локтем глаза, ослепленная светом фар. Раздался визг тормозов, задняя машина чуть не налетела на переднюю. Из передней машины вышло двое бородатых мужчин в камуфляже, увешанные оружием. На одном я насчитала три ствола, на другом два. Быстро и четко они надели мне на голову мешок, связали за спиной руки. Очевидно, им приходилось делать это не в первый раз. Сумочку у меня отобрали, а саму достаточно осторожно посадили на заднее сидение. Видимо, не хотят портить товар, пока не узнают, насколько он ценный. Хлопнула дверь, машина сорвалась с места с такой скоростью, что я испугалась, что мы рухнем в пропасть. Сквозь мешок я напряженно прислушивалась. В машине сидели по меньшей мере пять человек. Кто-то говорил по-узбекски, кто-то еще на каком-то языке, который я не узнавала. В речи часто мелькали слова “амир[190]“ и “Андижан”. Потом я услышала, как открывается CD-player, и мужской голос запел по-русски:

Священный Иерусалим
томится в рабстве у иуды.
Он распластал над миром дым,
рассеяв зла, неверья груды.
И вот настал тот грозный час,
И позабыты будут беды,
И к Храму Бейт-аль Мукаддас
Уже стремятся моджахеды.[191]

Тьфу, пакость какая. Бейт-аль-Муккадас[192]. Обязательно надо взять наше и исковеркать. Но почему по-русски? Видимо, здесь собрались представители разных национальностей и русский у них lingua franca. Дождавшись промежутка между двумя песнями, я позвала в темноту:

− Ребята, вы русский язык понимаете? У меня семья богатая. Я дорого стою, но только если я жива.

− Не мешай слушать, – гортанно сказали с переднего сидения. – Амир сам разберется.

Надо же, какая похвальная дисциплина. Еще никто не попытался меня ни раздеть, ни изнасиловать, что для этого коллектива верх обходительности. Мы ехали долго, я засыпала и просыпалась. С каждым пробуждением я все больше привыкала к своей новой реальности и все меньше боялась. Насчет наличия у этих джигитов высокой морали я, конечно, не обольщалась, но, похоже, они действительно деловые люди, и гораздо важнее зеленого знамени ислама для них зеленая бумажка с надписью In God We Trust.

Не знаю, сколько времени мы ехали. Вскоре машина пошла совсем медленно, под колесами зашуршал гравий. Мы остановились, меня выдернули из машины. Сразу стало холодно, видно, мы были высоко в горах. Стоящий ближе всех перекинул меня через плечо и понес. Мы поднялись на три ступеньки, зашли в какое-то помещение, сквозь ткань мешка замелькали электрические огни. Мой носильщик сгрузил меня на пол и сдернул мешок с головы. Другой в это время снял с меня туфли с окончательно сбитыми о камни шпильками и связал ноги.

− Добрый вечер, – сказала я тоном светской дамы.

− Спокойной ночи, – заржал один из конвоиров, а другой молча расстелил на полу одеяло. Неужели сейчас начнется?

− Иди спать, – с трудом шевеля губами, сказал второй конвоир. Похоже, он давно не говорил по-русски.

Я не заставила себя дважды просить. Они ушли, я услышала, как в замке поворачивается ключ. Окон в этом помещении не было. Черти зеленые, ну до чего же неудобно с завязанными руками. Пахло бытовой химией, китайским стиральным порошком “Белая кошка”, которым завалены все среднеазиатские рынки. Я положила лицо на одеяло. Оно было жестким, ворсистым, еще советской выделки. Подняв голову, я громко и четко произнесла “Шма Исраэль”[193] в пустое темное пространство. Вот теперь можно спать.

Проснулась я оттого, что получила хорошего пинка. Надо мной стояли двое в камуфляже и черных беретах. Меня рывком поставили на ноги, надели на голову мешок и куда-то потащили. Судя по тому, что температура не менялась, из помещения мы не вышли. Посадили на стул, прикрутили, сдернули мешок. В глаза ударил солнечный свет. Справа от меня выходило на улицу широкое по местным меркам окно, и, повернув туда голову, я увидела угол белого здания, напоминавшего пионерлагерь или базу отдыха советского времени. Больше я ничего разглядеть не успела, потому что услышала приказ, отданный по-английски:

− Посмотри на меня.