Город на холме

Вслед за сержантом был вызван тот самый капитан, сын узника Сиона, на которого упала неприятная обязанность просматривать видеотеку арестованного. Ему досталась больше всех. Если в начале процесса адвокат Унгерман напоминала мне (вспомнил слово!) воблу, − а в дальнейшем щуку, то сейчас она превратилась в настоящую пиранью. Она вцеплялась в каждое сказанное свидетелем слово и трепала его на лоскутки. За полчаса она двадцать раз назвала капитана некомпетентным, десять раз дураком, а намеки в стиле “русские тут понаехали” звучали буквально в каждой фразе. Конечно, русская алия не без проблем, конечно, каждую крупицу знаний о своем наследии им приходилось с боем выцарапывать, конечно, с ними паршиво обошлись, но в их суровой холодной России их научили многим полезным вещам – например, любить свою страну, какой бы она ни была. И за это они нашей самозванной элите так ненавистны.

− Я что-то перестал вас понимать, госпожа Унгерман, – сказал, наконец, судья. – Если у вас есть сомнения в аутентичности съемок, то вам следовало пригласить своего эксперта, чтобы он посмотрел на эти спорные доказательства.

− У нас нет эксперта, – растеряно отозвалась Унгерман.

Такого хода со стороны судьи она явно не ожидала

− Позвольте вам не поверить. Поддержать вашего клиента пришел цвет израильской науки, и нет никого, кто бы мог отличить аутентичную сьемку от поддельной?

Тесть хмыкнул, Орли тоже еле сдержала смешок. Я недоуменно на них посмотрел. По-моему, ничего смешного судья не сказал. Из их объяснений я понял следующее. “Цвет израильской науки”, сидящий в зале, был исключительно гуманитарных специальностей. Чтобы уличить прокуратуру в изготовлении поддельных съемок, надо обладать техническими знаниями и навыками, а вот в этом они были, мягко говоря, не сильны. Технарь уважает факты, иначе он просто не сможет выполнить свою работу. Людям, сидящим в зале суда, факты давным-давно заменили лозунги их студенческой молодости и разросшееся чувство вины, требующее все новых и новых жертв. Малка и Офира лишь поленья в этом ненасытном костре. Ненавижу.

Где-то часов в шесть судья объявил, что допрос обвиняемого и вынесение вердикта состоятся завтра в девять утра. Тут же открылась дверь и появилась Малка в сопровождении солдатки. Бледная, измученная, что они с ней там делали.

− Сейчас вся эта журналистская братия отчалит, и вы можете спокойно идти ночевать в отель. Вот ваши ваучеры, командование оплачивает свидетельнице и сопровождающему лицу одну ночь пребывания. Завтра в семь тридцать за вами заедут. А сейчас сидите, пока мы вам не дадим знать, что можно выходить.

− А мы? – спросила Мейрав.

− А вы идите домой. Журналистов интересует только ваша мама.

Солдатка ушла. Мы распрощались с семейством, Орли с Яроном отбыли в Тель-Авив, тесть сказал, что придет завтра один.

− Дед, ты нас забыл спросить? – возмутилась Смадар на иврите. – А мы тут что, мимо пробегали?

− Девочки, дед прав. Ничего интересного там завтра не будет. Еще одна порция соплей про то, как им тяжело живется при оккупации. Я думала, вам уже надоело.

− Ну, в общем, надоело… – согласились близнецы.

− Так и идите себе в школу. Когда мне была нужна поддержка, вы меня поддержали. Завтра только вердикт объявят.

− А если оправдают? – две пары глаз широко распахнуты, две тонкие беззащитные шейки вытянуты. Вылитая мать. Нет, все-таки русские – жесткие люди, совершенно не жалеют детей. Какого черта тесть их сюда привел смотреть на этот кошмар? Рано им, рано. Похоже, он осознал свою ошибку.

− Если оправдают, тогда будем думать, как с этим жить дальше.