Город на холме

Их было много, этих людей, чьих имен я так никогда и не узнал, – мужчин и женщин, религиозных и светских, в форме и без оной. Они провожали Малку теплыми взглядами и говорили ей добрые слова, они дарили ей цветы и отказывались брать у нее деньги за бензин, они отдавали ей честь и просили благословения. Народ сам, своей властью, ее признал. Теперь, когда все всплыло, Малка стала посещать нашу местную микву, не боясь начать в маленькой Кирьят-Арбе волну слухов и напугать пожилую баланит[280] до инфаркта. В первое посещение ее тут же пропустили без очереди в отдельный люксовый бассейн, куда допускались только невесты перед свадьбой, женщины, пришедшие на первое окунание после родов и жены арестованных. Баланит не cмогла сдержать слез. А Малка и в микве не перестала быть соцработником.

− Гверет Либерман, давайте попробуем следующий раз сменить рутину. Я подожду своей очереди на общих основаниях, а вы не будете так расстраиваться.

− Да разве же дело во мне, деточка? Тебя вон как истерзали.

− Но ведь не съели, а так, обгрызли по мелочи. Как же я без вашей помощи окунаться-то буду?

Все получилось так, как Малка хотела. Неисправимая оптимистка, она надеялась, что евреи все-таки поняли, что их ждет в многоконфессиональном государстве, управляемом по законам Шариата. Я хоть и не был оптимистом, но тоже надеялся. К моему удивлению и радости кое-что поняли наши близнецы. Не могу сказать, что они на следующее утро проснулись праведницами, но они перестали скандалить с Малкой, а мне теперь хамили не постоянно, а так, по настроению. Уже победа.

* * *

Не успели мы отойти от одной судебной эпопеи, как мне пришло письмо из Хайфы. Там говорилось, что я вызываюсь ответчиком по делу, где другими ответчиками значились, ни больше, ни меньше, Государство Израиль и Армия Обороны Израиля. Мне от такой чести плохо не станет? В качестве истцов значились Кен и Милдред Каннингем. Родители Рахели. То, что иск гражданский, а не уголовный, меня не слишком утешило. А по-настоящему я разозлился когда узнал, что они подали в суд на компанию “Катерпиллар”. Странно, но иск против израильского правительства и ЦАХАЛа не вызвал у меня таких сильных эмоций. За последние несколько лет я какой только строительной техникой не управлял, но бульдозер DS9 Caterpillar был у меня первым, и я, как дурак, к нему сентиментально привязался. Уже сколько еврейских домов было разрушено этой машиной, но для меня он когда-то был домом большим, чем казарма. В этой кабине я впервые почувствовал себя хозяином своего пространства. Я был никем, нищим необразованным мальчишкой из средневекового гетто и, управляя этим бульдозером, впервые понял, что могу кем-то стать. Но это все мои личные дела. А так поведение супругов Каннингем напоминало мне поведение Реувена. Он был энергичный и подвижный мальчишка, но страшно неуклюжий, типичный слоненок в посудной лавке, точно не в Малку. Он постоянно обо что-нибудь стукался и приходил от этого в ярость, хватал первый попавшийся предмет и начинал со всей дури колотить о мебель, дверь или любое другое препятствие, посмевшее у него на пути оказаться. Но человеку все-таки четыре года, а тут взрослые люди. Их дочь решила бросаться под бульдозер, а виновата в этом, конечно же компания, эти самые бульдозеры производящая.

Когда представитель прокуратуры заявил мне, что я буду давать показания из-за барьера, чтобы истцы меня не увидели, я хотел встать и уйти. Почему я должен прятаться? Я не совершил преступления, не был осужден. Перебирая в памяти подробности того мартовского дня семилетней давности, я не мог обозначить ни одного момента, о котором мог бы сказать “если бы я не…”. Я оказался в этом бульдозере, потому что родился в еврейской семье в Иерусалиме. Потому что я перестал верить тем, кто меня учил, и тому, чему меня учили. Все равно от моей учебы и молитвы не было никакого проку, не может быть проку, когда с ненавистью и из-под палки. Самое лучшее, что я мог сделать, – это встать на пути у убийц. Заслонить собой мать, младших, Офиру, Малку, которую я тогда еще не имел счастья знать. Я благодарен Всевышнему за то, что он дал мне такую возможность. Окажись я в этом бульдозере еще раз, я бы делал все то же самое.

Пришлось сидеть за перегородкой. В конце концов, это ненадолго. На вопросы судьи и адвокатов отвечал какой-то другой человек, с таким же лицом и таким же голосом, как у меня, с такой же синей с белым кипой на поседевших в прошлом году волосах, в таких же джинсах и таком же свитере, но это был не я. Настоящий я уже давно бы встал и сказал – мы уже шестьдесят лет здесь защищаемся и будем защищаться еще шестьдесят. И еще. Сколько понадобится. Кому не нравится – катитесь из нашей страны к чертям собачьим.