Город на холме

Заседание с моим участием закончилось, я вышел на стоянку, сел в машину, но никуда не поехал. Ждать пришлось недолго, из здания суда вышли супруги Каннингем в сопровождении адвоката. Я вышел из машины и медленно пошел в их сторону, стараясь не спугнуть. Сердце стучало оглушительно, я был вынужден напомнить себе, что никому, кроме меня, не слышно.

− Мистер Каннингем и вы, мэм. Вы просили суд, чтобы вам позволили увидеть того, кто управлял бульдозером. Вам было отказано. Я считаю, что это несправедливо. Это был я. Моя фамилия Стамблер. Вы вправе высказать мне все, что хотите.

− Вы не имеете права разговаривать с моими клиентами напрямую. Только через меня, – раздался голос с утрированным арабским акцентом.

Заткнись, дерьмо. Я не хочу видеть тебя иначе, чем через прицел, а слышать не хочу вообще. Я не нуждаюсь в посредниках и уж во всяком случае, ты мне для этого не подходишь.

Милдред напряженно вглядывалась в меня, словно искала чего-то. Кен смотрел куда-то мимо, его лицо застыло от ненависти. Интересно, долго мы будем так стоять? Наконец, Милдред нарушила молчание:

− Ты хочешь попросить у нас прощения?

− Нет, мэм. Мне жаль Рахель и жаль вас, но я не мог сформировать намерения ее убить хотя бы потому, что никогда не видел ее живой.

Наконец-то Кен соизволил на меня взглянуть.

− Тебе нравится издеваться над нашим горем? Ты убил нашу дочь, и тебе не в чем раскаиваться?

− Не в чем, мистер Каннингем. Вы хотели видеть водителя бульдозера, и я не видел причин прятаться от вас. Но если вы хотите раскаяния и извинений, то за этим вы должны идти не ко мне, не к моему командованию и не к моему правительству. Люди, которым ваша дочь помогала, считают убийство еврейских гражданских лиц легитимной вооруженной борьбой. Это их право, но и жизнь вашей дочери они оценили за дешево. Они сочли, что ее можно принести в жертву ради пустого дома и туннеля под ним. У вашей дочери был выбор, кого защищать и кому помогать. Она сделала этот выбор и за него расплатилась. У меня не было выбора. Евреев некому защитить, кроме меня и других таких же. Эта обязанность для меня свята, я не могу представить себе другого поведения и не собираюсь оправдываться.

− Наша дочь находилась в оппозиции злу. Она была солидарна с людьми, находящимися под жестокой оккупацией. Ты обвиняешь их в том, что они сопротивляются.

Такое впечатление, как будто я разговариваю со стенкой. Неужели моего английского не хватает? Как будто я только что не говорил о выборе и о расплате за выбор. Значит, оккупация? Сейчас и об оккупации поговорим.

− Вы забыли историю своей страны, мистер Каннингем. Ваши предки осваивали те земли, которые сейчас называются штатом Орегон, земли, которые им с роду не принадлежали. Они строили форты, школы и церкви, прокладывали железные дороги и делали все это с винтовкой в руках. Они верили в то, что нет ничего чище и лучше их цивилизации, и они победили. Кажется, это называется manifest destiny. У нас тут своя manifest destiny, во всяком случае, древнее вашей.

− Ты закончил свою лекцию по американской истории? – спросил адвокат. Я продолжал выжидательно смотреть на Кена, даже ресницами не пошевелил.

− Какое все это имеет отношение к моей дочери? – устало спросил Каннингем. На лице араба появилось выражение, одинаковое для адвокатов во всем мире, когда хочется засунуть клиенту в рот грязный носок, да вот нельзя.

Я не мог смотреть на Милдред, потому что то, что я сейчас собирался сказать, не говорят матери, потерявшей ребенка, будь это хоть двести раз правдой. А отцу – можно, он мужчина, он не развалится. Его задачей было научить Рахель отличать добро от зла, любовь от ненависти, повстанцев от убийц. Его задачей было научить Рахель высоко ценить себя. Он этого не сделал и пытается переложить ответственность на Израиль, на ЦАХАЛ, на меня, на компанию “Катерпиллар”. Не выйдет.

− Какое отношение? Самое прямое. На вашем месте я бы гордился такими предками и научил бы тому же свою дочь. Тогда Рахель гордилась бы тем, что она американка, и служила бы своей стране вместо того, чтобы помогать разрушать чужую. Она бы нашла более интересное и продуктивное занятие, чем жечь американский флаг. Почему она так ненавидела свой дом, мистер Каннингем? Может быть, ей было там плохо?

Кен понял. Он двинулся, чтобы ударить меня, но с двух сторон его удержали жена и адвокат.

− Ты за это ответишь!

− Непременно. Я для того и назвался вам. Шрага Стамблер из Кирьят-Арбы.

Я не мог отказать себе и проследил реакцию адвоката на название Кирьят-Арба. Могут у меня быть свои маленькие удовольствия?