Город на Стиксе

Какое-то время я этим тяготился, но сейчас понимаю, что девочки правы, — объяснил он Жанетте. — Во-первых, они уже много пережили, когда подростками лишились ма­тери, и я не хочу доставлять им новые страдания. Не хочу, чтобы в случае моей смерти возникал вопрос о наследстве с моей вдовой — все унаследуют дочери. Во-вторых, посколь­ку я рассматриваю только молодых женщин, то, естественно, хочу застраховать себя от возможных рогов и обозначить от­ношения договором. Мне нужна интересная образованная да­ма, живущая в одной из моих квартир (которую я, возможно, перепишу на нее), — но не совместно со мной. Дама, которая будет со мной, когда мне это будет нужно. Если отношения определены «товар — деньги — товар», нет ни двусмыслен­ностей, ни непредвиденных ситуаций. Я понимаю, что хочу купить три — пять лучших лет вашей жизни, но за это и ще­дро плачу — две тысячи долларов в месяц, не считая текущих расходов, расходов на отдых и на гардероб, который, как вы понимаете, должен быть соответствующим. Эти деньги мож­но откладывать. А условие только одно: нигде и никогда вы не должны появляться с другими мужчинами.

Почему я? — растерялась Жанетта.

Вы мне нравитесь, вы мне подходите. Рядом с двадцати­летней я буду смешон, женщины «из простых» меня не при­влекают, и даже то, что вы — журналистка, мне будет на руку.

Что ты ответила? — после паузы прошептала Галина.

Сначала возмутилась-отказалась. Но он просил не торопиться и дал на размышления неделю. Неделя истека­ет послезавтра, и, видимо, я соглашусь.

Мы молчали столь выразительно, что Жанна хлопнула футляром колье и закурила сигарету:

По крайней мере, это честно.

Я достала колье и полюбовалась отливом:

Жан, это не Островский. Ты знаешь, это Достоев­ский, и мне это не нравится.

Отчего же, позвольте узнать? Нехорошо, да? Непо­рядочно! Ужасно! Я — вещь!

Обмен неравноценен.

А сколько он должен платить — пятнадцать, двад­цать тысяч долларов?

Хоть сто. Обмен неравноценен, потому что, в конце концов, расплачиваться будешь ты — своими нервами, свободой, временем.

Жанкины глаза наполнились слезами, и она тихо сказала:

Любой союз — попрание свободы, нервы, время. Или не так? Вот только за это не платят. Ты со своим Бакуни­ным носилась столько же — два года. Галина со своим Ар- кашей — полтора. По крайней мере, будет сатисфакция.

Ну, если он тебе нравится. — пожала плечами Галина.

Да пошутила я — вы и поверили! — громко захо­хотала Жанетта. Осторожно промокнула глаза, чтобы не потекла тушь, и заключила: — И все-таки это честнее, чем ваша любовь.

2

«Я та, которая ловит стрелу», — ожила во мне Жанки- на мантра, и, круто изменив субботние планы, я решила вдруг съездить на рынок.

Планов, по правде говоря, не было никаких, если не считать таковыми продолжительное пребывание на лод­жии в шезлонге с Франсуазой Саган/Эрихом Ремарком и бутылкой воды/мороженым. Грандиозным плюсом мо­ей (почти моей — на самом деле ведомственной, редакци­онной) квартиры, которую я надеялась получить в соб­ственность как перспективный сотрудник, был вид на лес и пруд, так что просторная лоджия плюс качественная лю­бовная проза вполне годились для программы выходного дня, пусть удручающе банальной.

Я ни минуты не верила в Жанкины мантры, но сама фраза, содержащая внутреннюю гармонию и посыл, мне понравилась. Ну да, сначала эта Царевна-лягушка ло­вит стрелу, затем сбрасывает шкурку — и дело вроде бы в шляпе. Но логичней было бы наоборот: сбросить шкур­ку (стереотипы, обиды и комплексы), а уж потом следо­вать к светлому будущему в виде счастливого брака, ибо просто брак — «чтобы был» — нам не нужен.

— Я та, которая сбрасывает шкурку, — сказала я шезлонгу и отправилась закупать натуральные продукты, чтобы при­готовить красивый ужин, чего не делала в принципе никог­да. Плиту я вообще ненавидела как пожирателя времени-сил, быт меня удручал, и, если бы не эстетические запросы и по­иск вечной гармонии в том, что меня окружает, я могла бы довольствоваться голыми стенами и лампочкой Ильича. Но на этот раз я задумала именно красивый ужин — ужин с дипломатом. Мантрам должен сопутствовать обряд.

С рынком, правда, была другая история. Время от време­ни я заглядывала в этот мир вкусов и запахов, поначалу пред­ставлявшийся мне чуть не единственным живым в Городе местом. В первое время у меня не было ни друзей, ни зна­комых, но на рынке все это стиралось, не имело значения, и для людей, стоящих за прилавком, каждый покупатель был и знакомый, и друг. Воображая себе восточный базар, я мог­ла ходить здесь часами, пробуя бесконечные сорта брынзы, маринованного чеснока и свежего инжира, который вообще- то, как и клубника, хранится только несколько часов. С по­явлением в моей жизни газеты этот рынок с инжиром исчез, но сейчас, пробираясь по его пышным, щедро декорирован­ным рядам, я испытывала странное чувство, словно встрети­ла знакомого из прежней, не такой уж и скверной жизни.