Город на трясине

— Скажи, с тобой можно по-умному говорить? Неужели ты не видишь, что тут творится?

— Здесь со мной вообще нельзя говорить. Как ты мог вызвать сюда жандармов? Немедленно отошли их обратно! Прошу тебя, отошли! Ты видишь, сколько любопытных глазеют на нас? Через несколько часов об этом будет знать все село. А я этого не хочу! Пойми, я этого не желаю. Я протестую против вмешательства в мою личную жизнь. Я тоже хочу положить конец этой некрасивой истории!..

Говорил он быстро, задыхаясь, глаза его лихорадочно блестели.

Йенеи с удивлением смотрел на пастора, чувствуя, что спорить с ним сейчас бесполезно и даже опасно.

— Прекратите расследование! — сказал Йенеи жандармам. — Святой отец не желает этого.

Когда жандармы удалились, Йенеи, повернувшись к пастору, сурово проговорил:

— Я не хочу ссориться с тобой, тем более здесь. Только поэтому я и отослал жандармов. Однако имей в виду, что этим дело отнюдь не закончилось. В селе за порядок и спокойствие отвечаю я, и я вовсе не собираюсь потакать твоему всепрощению, как не собираюсь разделять твои более чем странные теории о мире и спокойствии. Сегодня они окна выбили тебе, завтра их выбьют мне, послезавтра они перевернут все село, а потом всю страну. Знаю я, что это такое. И тут уж никакие проповеди не помогут!

— А я несу ответственность за мир и спокойствие душ моих прихожан! И вовсе не намерен потакать твоим действиям…

Сказав это, пастор повернулся к Йенеи спиной и направился к дому.

— Ну это мы еще посмотрим! — со злостью бросил ему вслед Йенеи.

В комнате Иштван не нашел матери. Она, видимо, где-то спряталась. Сначала он хотел было найти ее, чтобы отругать за то, что она вызвала жандармов, а потом раздумал, решив не обижать ее упреками. Она ведь хотела видеть своего сына как можно выше и как можно дальше от бедности, хотела с его помощью вытащить из нищеты, в какой она прожила свою жизнь, всю семью.

Иштван понимал, что вся его ошибка заключалась как раз в том, что он и сам-то думал точно так же, как его матушка…

Сняв с себя сутану, пастор вышел на улицу и направился к Сапожной слободке, хотя, откровенно говоря, в тот момент он еще не отдавал себе отчета в том, куда именно идет. Быть может, к Эве, чтобы рассказать ей обо всем?.. Однако поймет ли она его?..

Когда он дошел до околицы, вчерашняя сцена бегства от него жителей повторилась. Только сегодня односельчане делали это более открыто и враждебно. Однако пастор, казалось, ничего не замечал.

Дойдя до дома Бакоша, Иштван вдруг остановился. Немного подумав, он вошел в дом. Дома были одни только женщины. Они встретили его недружелюбно, почти враждебно, совсем не так, как в прошлый раз.

— Где ваш муж? — спросил он у Юлиш.

— Да он… — начала было женщина, но тут же замолчала. Ее молчание было красноречивее слов. Казалось, она хотела крикнуть: «Там, святой отец, куда вы его упрятали!..» Однако, помолчав немного, Юлиш все же ответила: — Увезли в Ченгелед… в участок.

В голосе ее пастор не услышал ни жалобы, ни отчаяния. Юлиш сказала это таким тоном, будто была уверена в том, что жертва эта ими приносится отнюдь не напрасно. Пастор сразу же понял, что спрашивать или объяснять что-то не имеет никакого смысла.

— Ваш муж сегодня же вернется домой! Я сам поеду за ним. — Сказав это, пастор немного помедлил. Он, видимо, хотел услышать от женщин слова благодарности или одобрения. Однако те молчали и, крепко сжав губы, смотрели себе под ноги. Своим молчанием они как бы давали понять, что теперь уже поздно что-либо предпринимать…

Попрощавшись с женщинами, пастор вышел на улицу. Обычно, когда он делал визиты, его провожали до калитки, но на сей раз его проводили лишь до порога, да и то не столько из уважения, сколько по необходимости.

Выйдя за калитку, Иштван остановился, раздумывая, куда же ему теперь идти. Влево от него огромной серой змеей извивалась пыльная дорога на Ченгелед, справа виднелась черепичная крыша дома Береца.

«Эва наверняка ждет меня, — мелькнула у него мысль. — Она со вчерашнего дня ждет, чтобы поскорее закончилась эта скверная история. Может, и сейчас она стоит у окна и с тревогой наблюдает, в какую сторону я поверну?..»

Он уже хотел было направиться к невесте, как вдруг его осенило: ведь в этот момент вся улица наблюдает за ним — куда он пойдет и что станет делать…

Иштван повернул налево и пешком, как апостол, зашагал по дороге на Ченгелед.

Едва пастор вышел за околицу, как на повороте дороги показался тарантас Береца. Кровь ударила Иштвану в лицо. Глазами он уже искал убежище, куда бы можно было спрятаться. Иштван хотел даже укрыться в зарослях пожелтевшей кукурузы, росшей сбоку от дороги, но это была лишь минутная слабость. Пастор взял себя в руки и, как ни в чем не бывало, продолжал шагать по дороге, и даже более уверенно и твердо, чем раньше.